Борис Соколов - Двуликий Берия

А насчет того, что Берия самовольно подписал постановление по подготовке испытаний водородной бомбы, и Маленков, и Завенягин лукавили. Предоставим слово отцу советской водородной бомбы академику Андрею Дмитриевичу Сахарову. Вот что он пишет в мемуарах: «Подготовка к испытанию первого термоядерного заряда была значительной частью всей работы объекта в 1950–1953 гг., так же как и других организаций и предприятий нашего управления и многих привлеченных организаций. Это была комплексная работа, включавшая, в частности, экспериментальные и теоретические исследования газо-динамических процессов взрыва, ядерно-физические исследования, конструкторские работы в прямом смысле этого слова, разработку автоматики и электрических схем изделия, разработку уникальной аппаратуры и новых методик для регистрации физических процессов и определения мощности взрыва. Громадных усилий с участием наибольшего числа людей и больших материальных затрат требовали производство входящих в изделие веществ, другие производственные и технологические работы».

Следовательно, подготовка испытаний термоядерного оружия представляла собой не одномоментный процесс, растянулась на целых три года и проходила по большей части еще при жизни Сталина. Наверняка при этом было принято не одно, а множество постановлений, и непонятно, какое именно из них имели в виду Маленков и Завенягин. По словам Сахарова, подготовка к испытаниям водородной бомбы была завершена в июле 1953 года, а прошли они, как известно, 12 августа. И тот же Сахаров описывает порядок, согласно которому оформлялись постановления по Спецкомитету и Первому главному управлению: «Малышев (министр среднего машиностроения. — Б. С. ) был «человеком Маленкова». Он рассказал потом в более или менее узком кругу, что сам Маленков, уже будучи Председателем Совета Министров, до падения Берии ничего не знал о работах по термоядерному оружию — никакие сведения о них не выходили за рамки аппарата Берии. Я и раньше знал, что относящиеся к нашим делам «Постановления Совета Министров СССР и ЦК КПСС» фактически представляют собой решения Берии и его аппарата, но не предполагал, что они засекречены даже от Председателя Совета Министров».

Ну, что работы по водородной бомбе были засекречены от Председателя Совета Министров в бытность Сталина на этом посту, сказать, разумеется, нельзя. Берия наверняка ему регулярно обо всем докладывал. Хотя от остальных членов правительства они и тогда были засекречены, и правительственные постановления по Спецкомитету готовились Лаврентием Павловичем и его людьми. Что же касается Маленкова, то нельзя сказать, что он уж совсем ничего не знал о термоядерном проекте. Как-никак, он все-таки был членом Спецкомитета и в этом качестве наверняка обеспечивал выполнение каких-то его постановлений. Вспомним, как П.Л. Капица в письме Сталину в ноябре 1945-го обвинял Маленкова в том, что он ведет себя в Спецкомитете как «сверхчеловек». Другое дело, что Георгий Максимилианович не имел никакого понятия о технологии создания водородной бомбы, хотя, судя по выступлению на пленуме, сам термин «водородная бомба» был ему знаком. В письме, которое Берия направил из тюрьмы «дорогому Георгию» накануне открытия пленума, узник напомнил: «Я тебе вскользь докладывал и поручил составить для Правительства подробный доклад о состоянии наших атомных дел. Уже в этом году должны произвести несколько взрывов, в том числе одной модели сверхмощной, равной 250–300 тысяч тонн тротила».

Очевидно, Лаврентий Павлович о водородной бомбе докладывал Георгию Максимилиановичу именно вскользь, считая излишним знакомить его с подробным проектом постановления, содержащим массу технических деталей, о сути и значении которых Маленков все равно не имел никакого представления. После смерти Сталина Берия как раз и начал готовить популярный доклад для Маленкова и других членов правительства, чтобы дать им представление о состоянии работ над ядерным и термоядерным оружием, но этот доклад не успели закончить до его ареста.

Добавлю также, что в последние годы жизни Сталина, когда Иосиф Виссарионович из-за ухудшившегося здоровья все меньше уделял внимания делам, многие важные решения месяцами не принимались, а важные документы им не подписывались. Военно-морской министр Н.Г. Кузнецов свидетельствует: «Когда в 1947 году я был переведен на другую работу, Сталин еще лично руководил совещаниями как гражданских, так и военных. Когда же я вернулся на работу в Москву в 1951 году, обстановка была уже совсем иная. Даже на совещании в ЦК по флотским вопросам (замена министра ВМФ) он был всего два раза, а затем поручил вести его своим заместителям.

В разговорах (у себя в кабинете он появлялся все реже и реже) все чаще жаловался на старость, говоря полушутя-полусерьезно, что ему все чаще приходится нервничать и ругаться. За последние полгода я видел его раза два. Руководство делами перепоручил своим замам. Крупные вопросы было придумано решать «тройками» или «пятерками». Маленков и Берия были тогда у Сталина в почете. Молотов — в тени, а его жена — П.С. Жемчужина находилась в заключении. В то время Булганин всеми силами стремился попасть в состав «всесильной тройки». Выработанные проекты решений посылались Сталину на утверждение. Позднее же составлялся и отсылался ему на дачу просто длинный перечень вопросов, а его виза служила одобрением всего перечисленного.

На наших глазах происходило снижение активности Сталина, и государственный аппарат работал все менее четко. Существовали только умелые отписки. Отправление бумаг в адрес какого-нибудь министра формально снимало ответственность с одного и не накладывало ее на другого, и все затихало «до лучших времен». Все понимали, что в государстве происходит что-то ненормальное. Образовался какой-то «центростоп», по выражению самого Сталина, но изменить положение никто не брался, да и не мог. Руководители министерств стали приспосабливаться к такой бессистемной системе. Так тянулось до марта 1953 года…

Повторная организация двух министерств (вооруженных сил и военно-морского флота. — Б. С. ) в 1951 году почти ничем не отличалась от довоенной организации 1938–1939 годов, два министерства в отсутствии координации со стороны правительства вынуждены были повторить все ошибки предвоенных лет. Не официальным, но фактическим их руководителем был заместитель Председателя Совета Министров Булганин, который мог бы при желании делами поправить плохую организацию, но этого, увы, не произошло. Его старая нелюбовь к флоту и мое, вопреки его желанию, повторное назначение министром ВМФ сказались в полной мере. Ощутимо было чувство неприязни как ко мне лично, так и к флоту. Колесо вертелось вхолостую. Бумаги, поступавшие к нему, тонули в его аппарате с формально-бюрократическими резолюциями: «рассмотреть», «доложить», «запросить мнение т. Малышева» и т. д.