Джеффри Робертс - Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Текст так называемой речи Сталина впервые появился в конце ноября 1939 г. во французской прессе. Его публикация была, очевидно, черной пропагандой, направленной на то, чтобы дискредитировать Сталина и внести разлад в советско-германские отношения. Само содержание речи указывает на то, что текст ее был фальсифицирован. Так, Сталин якобы говорил о том, что уже – 19 августа – подписал с Гитлером соглашение, в соответствии с которым уступал Германии советскую сферу интересов в Румынии, Болгарии и Венгрии.

За пределами Франции публикация не была воспринята слишком серьезно, хотя сам Сталин был вынужден сделать заявление, в котором называл опубликованную речь ложью13.

В 1939 г. Сталин не только не планировал развязать войну, он опасался, что он сам и его режим станут главными жертвами крупного военного конфликта. Именно это в конечном итоге подтолкнуло его поставить все на соглашение с Гитлером: такое соглашение не гарантировало мир и безопасность, но оно давало больше всего шансов рассчитывать на то, что Советский Союз не окажется втянутым в войну. Несомненно, как и все остальные, Сталин ожидал, что если Великобритания и Франция объявят Германии войну, то начнется затяжной военный конфликт, война на истощение, которая даст Советскому Союзу время и возможность укрепить оборону. Он был слишком осторожен, чтобы поставить все на простое повторение сценария Первой мировой войны.

С точки зрения Сталина самым важным вопросом после подписания советско-германского пакта оставалась дальнейшая судьба Польши. Ответом на этот вопрос стал ошеломительный успех немецкого молниеносного вторжения в Польшу. Уже 3 сентября Риббентроп сообщил Советам, что польская армия будет разбита через несколько недель и рекомендовал направить войска в сферу российских интересов в Восточной Польше14. Однако в тот же день Великобритания и Франция объявили Германии войну. 5 сентября Молотов дал уклончивый ответ на просьбу Риббентропа, подтверждая, что Советский Союз должен начать конкретные действия, но отмечая, что «чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов»15. Лишь 9 сентября Молотов сообщил немцам, что советские войска будут введены в Польшу в течение нескольких дней.

Личное мнение по поводу войны и польского вопроса Сталин выразил во время встречи с Георгием Димитровым, главой Коминтерна, 7 сентября 1939 г.: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.). Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если бы руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону. Польское государство раньше… было национальное государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения. Теперь [Польша] – фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т. д. Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население»16.

Эти утверждения взяты из дневника Димитрова – важнейшего источника информации о рассуждениях Сталина в годы войны – и требуют комментария, так как могут быть интерпретированы как доказательство идеи о связи войны и революции. Поводом для встречи Сталина с Димитровым было объявление Сталина об изменении в политике Коминтерна, в основе которой со времен VII Международного конгресса 1935 г. лежала идея «народного фронта» борьбы с нацизмом. Эта идея подразумевала, помимо прочего, поддержку сотрудничества Советского Союза с западными буржуазно-демократическими государствами. После подписания советско-германского пакта Коминтерн и входившие в его состав партии продолжали проводить политику народного фронта, поддержав дипломатический ход Москвы в отношениях с Германией, но в то же время по-прежнему пропагандируя народную борьбу с германской агрессией. Сталин не пытался отказаться от политики народного фронта, наоборот, Димитров записал в своем дневнике его слова о том, что «мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить!» Обстоятельства, однако, изменились, и уже начавшаяся война представляла собой межимпериалистический конфликт, поэтому «деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл». Сталин говорил также о вопросе «уничтожения рабства» в ходе войны, но не выступал, как делал это Ленин во время Первой мировой войны, за превращение империалистской войны в революционную гражданскую войну. Непосредственной целью Сталина было найти идеологическое обоснование для готовящегося вторжения Красной Армии в Польшу – первого акта военной экспансии такого рода за всю историю советского государства – и он пытался доказать Димитрову в первую очередь, что коммунисты должны не вести войну, а противостоять ей.

Войска Красной Армии пересекли границу Польши 17 сентября 1939 г. Объявляя об этом по радио, Молотов заявил, что польско-германская война обнаружила банкротство польского государства. Учитывая эти обстоятельства, сказал Молотов, советские вооруженные силы были введены в страну, чтобы предоставить помощь и защиту проживающим на территории Польши украинцам и белорусам. Эта патриотическая идея была подхвачена советскими газетами, которые писали об угнетении польским правительством украинцев и белорусов и о том, каким ликованием люди встречали красноармейцев17.

Польские территории, оккупированные Красной Армией – главным образом, области, которые отходили к сфере интересов Сталина по советско-германскому соглашению, – были по сути западными территориями Украины и Белоруссии. Они располагались к востоку от так называемой линии Керзона (границы между Россией и Польшей, проведенной по этнографическому принципу комиссией Парижской мирной конференции 1919 г. и названной в честь ее председателя, министра иностранных дел Великобритании). Целью комиссии было создать основу для перемирия в только что начавшейся русско-польской войне. Однако окончательная граница была определена с учетом военных успехов Польши в войне: в соответствии с Рижским соглашением, подписанным в марте 1921 г., СССР отдал Польше Западную Украину и Западную Белоруссию. Однако Советы так и не смирились с утратой этих территорий, на которых поляки были меньшинством. На дипломатическом уровне территориальные разногласия между двумя государствами не проявлялись, но все же сказывались на их отношениях – особенно в 1930-е гг., при Сталине, когда в России началась более активная пропаганда патриотизма. Москву непрестанно беспокоило то, что украинцев и белорусов, живущих в Польше, могут использовать для ведения подрывной деятельности среди их соотечественников, живущих в СССР. В 1938 г. нацистские пропагандисты совместно с украинскими националистами действительно начали кампанию в прессе и средствах пропаганды за воссоединение и независимость Украины. Таким образом, советское вторжение в Восточную Польшу было воплощением своеобразной националистской логики и одновременно имело очевидное объяснение с точки зрения геополитики: подразумевалось, что ввод Красной Армии на территорию страны официально зафиксирует сдвиг советской линии обороны на запад и установит четкую границу экспансии Германии на восток.