Джеффри Робертс - Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Битва за Москву началась для Сталина с двух поражений. В начале октября немцы взяли в окружение значительные части советской армии под Вязьмой и Брянском. Эти окружения стали сокрушительным ударом для Брянского, Западного и Резервного фронтов, защищавших подходы к Москве. В целом было потеряно 64 стрелковые дивизии, 11 танковых бригад и 50 артиллерийских полков107. Потери личного состава насчитывали миллион человек, в том числе около 700 000 человек были взяты немцами в плен. Как пишет Дэвид Гланц, «поражения, которые Красная Армия перенесла в октябре, были еще серьезней тех, что она понесла в июне, августе и сентябре, во всех отношениях»108. Причиной разгрома было отчасти численное превосходство немецких войск. Атакующие силы группы армий «Центр» насчитывали миллион человек личного состава, 1700 танков и самоходных орудий, 14 000 артиллерийских орудий и 950 самолетов, в то время как силы защищающейся советской армии на всех трех фронтах состояли из 800 000 человек, 6808 артиллерийских орудий, 782 танков и 545 самолетов109. Советские войска были также ослаблены попытками наступления в августе и сентябре, после которых у них не было времени должным образом окопаться и выстроить многоступенчатую защиту. Как всегда, были совершены некоторые тактические ошибки, но, возможно, простая истина заключается в том, что немцы лучше сражались и выполняли маневры, и именно это, в сочетании с численным и материальным превосходством, принесло им победу. В любом случае, успех немецких войск означал, что столица Советского Союза отныне находилась в непосредственной опасности110.

Сталин отреагировал на ухудшение военной ситуации тем, что 5 октября вызвал Жукова из Ленинграда в Москву, а 10 октября назначил его командующим новым Западным фронтом111. 5 октября Ставка отдала приказ о формировании к востоку от Москвы десяти резервных армий112. В ходе битвы за Москву почти 100 дивизий были перемещены в центральную часть фронта, в том числе девять с Дальнего Востока, так как Сталин решил, что Япония на этом этапе едва ли присоединится к Германии113.

Несмотря на такую концентрацию военных сил, одновременно планировалась частичная эвакуация советской столицы, которая была начата 15 октября. Одними из первых в Куйбышев (город на Волге, в 800 км к юго-востоку от Москвы) были эвакуированы иностранные дипломаты и журналисты, члены Народного комиссариата иностранных дел и Народного комиссариата обороны. Большинство членов Генерального штаба были отправлены в Арзамас, расположенный на полпути между Москвой и Куйбышевым. Берия получил приказ разместить взрывчатку таким образом, чтобы в случае необходимости взорвать большую часть Москвы114. Это были предупредительные меры – едва ли правительство ожидало, что Москва будет захвачена противником – однако они породили самые невероятные слухи и всеобщую панику – жители начали уезжать из столицы, не дожидаясь распоряжений. Волнение немного улеглось после того, как секретарь Московского горкома партии А.А. Щербаков выступил по радио с сообщением, в котором заверил жителей Москвы, что Сталин остается в столице. Еще больше стабилизировала ситуацию резолюция ГКО от 19 октября, в которой говорилось, что город находится в осадном положении, в нем объявляется комендантский час, а ответственность за безопасность возлагается на НКВД во главе с Берия115. Несмотря на все, что пишут про так называемый «большой драп»116, подавляющее большинство рядовых москвичей не дрогнули перед лицом опасности, которая угрожала столице117. Среди защитников советской столицы в октябре – ноябре 1941 г. были пять дивизий добровольцев, которые, будучи слабо вооружены и почти не подготовлены к боевым действиям, понесли особенно большие потери в боях с немцами. Еще полмиллиона мирных жителей Московской области принимали участие в строительстве защитных сооружений на подступах к городу.

Когда Жуков принял командование обороной города, изначально планировалось вести оборону по линии, которая проходила через Можайск, примерно в 120 км от Москвы. Однако Жуков намеревался отвести войска на оборонительные позиции ближе к городу118. К концу октября немцы местами пробили, а местами обошли Можайскую линию обороны и начали продвигаться к Москве с северо-запада, юго-запада и по центру. К началу ноября войска вермахта были в 120 км от советской столицы, однако решительный прорыв им осуществить так и не удалось. Именно в этот момент Сталин сделал свой, вероятно, решающий вклад в спасение Москвы от немцев. На начало ноября приходилась годовщина социалистической революции – праздник, в который по традиции руководитель партии произносил речь, а на Красной площади устраивался военный парад. По словам Жукова, 1 ноября Сталин спросил его, позволит ли ситуация на фронте проводить празднование в привычном режиме. Жуков ответил, что немцы в ближайшие несколько дней не в состоянии начинать крупное наступление119. Однако из опасения немецких бомбардировок традиционный праздничный митинг был проведен под землей, на станции метро «Маяковская».

Сталин оказался на высоте и выступил с мастерски подготовленной речью. Учитывая, что враг был уже у ворот Москвы, он едва ли мог отрицать серьезность ситуации. Он честно рассказал о масштабах территории, которая была уже отдана немцам, но вместе с тем указал на то, что гитлеровский «молниеносный» план провалился. Чем объяснить, спрашивал Сталин, что «молниеносная война», удавшаяся в Западной Европе, не удалась в Советском Союзе? По словам Сталина, было три причины. Во-первых, то, что Гитлеру не удалось вовлечь Великобританию и США в антибольшевистскую коалицию. Во-вторых, немцы рассчитывали на нестабильность и непрочность советского тыла – на классовые и этнические противоречия, которые быстро приведут к распаду СССР. В-третьих, немцы недооценили мощь Красной Армии и ее способность поддерживать боевой дух и успешно защищать родную землю. Касательно того, что Сталин назвал «временными неудачами» Красной Армии, он отметил два фактора: отсутствие второго фронта в Европе и недостаток танков. Затем он перешел к политике и идеологии «гитлеровских захватчиков». Они не националисты и не социалисты, которыми они сами себя называют, сказал Сталин; они – империалисты. Фактически, «гитлеровский режим является копией того реакционного режима, который существовал в России при царизме. Известно, что гитлеровцы так же охотно попирают права рабочих, права интеллигенции и права народов, как попирал их царский режим, что они так же охотно устраивают средневековые еврейские погромы, как устраивал их царский режим. Гитлеровская партия есть партия врагов демократических свобод, партия средневековой реакции и черносотенных погромов». Сталин подчеркнул, что «немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР», и особенно отметил, что они стремятся к «уничтожению великой русской нации» и ее культуры. Сталин опроверг все заявления нацистов о сходстве между Гитлером и Наполеоном – вероятно, памятуя о том, что французскому императору все же удалось захватить Москву, прежде чем его войска были вынуждены отступить из России. По словам Сталина, «Наполеон боролся против сил реакции, опираясь на прогрессивные силы, Гитлер же, наоборот, опирается на реакционные силы, ведя борьбу с прогрессивными силами». Основываясь на этом утверждении, Сталин продолжил говорить о том, что тыл немцев ненадежен и испытывает сопротивление со стороны прогрессивных сил как в самой Германии, так и в оккупированной гитлеровцами Европе. Однако наиболее серьезную угрозу для Гитлера, продолжал Сталин, представляет коалиция СССР, Великобритании и Соединенных Штатов Америки – мощный экономический альянс, который победит в решающей «войне моторов»: «Войну выиграет тот, у кого будет подавляющее преобладание в производстве моторов». Завершая свою речь, Сталин назвал войну против Гитлера справедливой войной, рассчитанной на освобождение «порабощенных народов Европы» и СССР120.