Джеффри Робертс - Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Во время заключительной встречи 17 октября Черчилль и Сталин обменялись мнениями о будущем Германии108. Сталин еще раз выразил опасение по поводу восстановления мощи Германии и дал понять, что предпочитает расчленить страну. На вопрос Черчилля о том, поддерживает ли он идею образования федерации восточноевропейских государств для защиты от германской агрессии, Сталин дал интересный ответ: советское руководство считает, что первые три-четыре года после войны в Венгрии, Чехословакии и Польше будут преобладать настроения национализма. Первым желанием этих народов будет устроить по-своему свою национальную жизнь… До какой степени режим Гитлера развил национальные чувства, показывает пример Югославии, где… все хотят иметь свою автономию. В первые годы после войны над другими желаниями народов будет превалировать желание пожить полной национальной жизнью без помех. После прошлой мировой войны были созданы некоторые несостоятельные государства, и они потерпели банкротство, так как их создание было мало обосновано. Но теперь было бы опасно кинуться в другую крайность и заставлять малые народы объединяться друг с другом. Трудно представить себе, чтобы чехи и венгры, даже чехи и поляки, нашли общий язык. Поэтому сейчас невозможно думать об объединениях, хотя в будущем они не исключены.

Здесь Сталин немного покривил душой. Советское правительство всегда было настроено против объединения восточноевропейских государств в федерации или конфедерации, поскольку опасалось, что такие объединения могут носить антисоветский характер и даже принимать форму санитарного кордона, установленного Англией и Францией вокруг большевистской России после Первой мировой войны109. Слова Сталина также свидетельствовали о том, что в этот период для него все большее значение имели этнические вопросы и по возможности он всегда высказывался за этническое единство. Именно поэтому он поддержал возвращение Румынии Трансильвании, региона, населенного в основном румынами, хотя и с достаточно многочисленным венгерским меньшинством110. Что касается политики этнической целостности в контексте самого Советского Союза, именно благодаря ей в 1945 г. Сталин добился передачи СССР от Чехословакии Закарпатской Украины, малонаселенного региона, не имевшего особого экономического или стратегического значения. Как позже объяснял Сталин, русские в ХIII в. потеряли Закарпатскую Украину и с тех пор всегда мечтали ее вернуть. Благодаря нашей правильной политике нам удалось вернуть все славянские – украинские и белорусские – земли и осуществить вековые мечты русского, украинского и белорусского народов111.

По результатам визита Черчилля в Москву было подготовлено коммюнике, в котором говорилось о свободном и искреннем обмене мнениями, о значительном успехе в отношении решения польского вопроса и совместной политике в Югославии112. Результаты были не слишком впечатляющими, учитывая, что визит британского премьер-министра длился 11 дней. С другой стороны, переговоры проходили в дружественной атмосфере и отличались полным отсутствием скрытой враждебности, которой были пронизаны предыдущие встречи Сталина и Черчилля – в Москве в 1942 г. и в Тегеране в 1943 г. 19 октября, когда Черчилль уезжал из Москвы, Сталин подарил ему на память вазу, на которой было изображение с весьма уместным названием: «Охотник с луком против медведя». Сталин в течение всего пребывания Черчилля в Москве пребывал в хорошем расположении духа и согласился присутствовать на обеде в британском посольстве – он впервые был там в таком качестве113. Сталин также сопровождал Черчилля на балет в Большой театр. Именно здесь Сталина впервые увидела Кэтлин Гарриман, дочь американского посла. 16 октября она написала своей подруге Памеле Черчилль, которая в то время была замужем за сыном Уинстона Черчилля, Рэндольфом: «Сталин не был в театре с тех пор, как началась война, и еще более поразительным было то, что он пошел туда с иностранцем. В антракте мы были приглашены на банкет, за которым председательствовал Молотов… Поднимались тосты за каждого из присутствующих, и Сталин очень забавно повел себя, когда Моли [Молотов] встал и поднял тост за Сталина, произнеся короткую традиционную фразу про «нашего великого вождя». Сталин, осушив бокал, ответил: «А я думал, он скажет про меня что-нибудь новое!» Моли довольно угрюмо ответил: «Это всегда кстати», мне показалось, что это было очень забавно. Аве[релл] сказал, что Сталин был на редкость весел. У него было действительно хорошее чувство юмора и, казалось, ему нравилась роль хозяина вечера»114.

С политической точки зрения «процентное соглашение» имело небольшое значение, однако сама готовность Черчилля обсуждать столь масштабное соглашение о разграничении насущных интересов, вероятно, была для Сталина очень важна психологически. Кроме того, большую роль в расчетах Сталина играли трения в англо-американских отношениях, свидетельством которых была реакция Рузвельта на поездку британского премьер-министра в Москву. Накануне отъезда Черчилля в Советский Союз Рузвельт написал Сталину послание, в котором просил, чтобы послу Гарриману было разрешено присутствовать в качестве наблюдателя на предстоящей встрече. Он особенно подчеркивал: «В нынешней всемирной войне буквально нет ни одного вопроса, будь то военный или политический, в котором не были бы заинтересованы Соединенные Штаты. Я твердо убежден, что мы втроем и только втроем можем найти решение по еще не согласованным вопросам. В этом смысле я, вполне понимая стремление г-на Черчилля встретиться, предпочитаю рассматривать Ваши предстоящие беседы с премьер-министром как предварительные к встрече нас троих». Сталину не нужно было объяснять, что имел в виду Рузвельт. Он знал, кто играет ключевую роль в западной части «большого альянса», поэтому в ответном письме успокоил Рузвельта, сказав, что встреча проводится по инициативе Черчилля и что он будет информировать его о том, как будут развиваться события115. Сталин был немного раздражен вмешательством Рузвельта, или сделал вид, что он раздражен, и во время первой же встречи с Черчиллем сказал ему об этом, отметив, что президент США требует слишком много прав для себя и слишком мало прав оставляет для Англии и Советского Союза, которые, в конце концов, связаны договором о взаимопомощи, в то время как между Соединенными Штатами и Советским Союзом такого договора о взаимопомощи не существует. Черчилль разрядил ситуацию, пошутив, что они обсудят результаты переговоров в Думбартон-Оксе, но Рузвельту об этом не скажут116.

Сразу после Черчилля Сталина посетил еще один важный иностранный гость – генерал де Голль, который прибыл в Москву в начале декабря 1944 г. Сталин очень пренебрежительно отзывался о де Голле на Тегеранской конференции, и не намного лучше – на Ялтинской конференции, которая состоялась через два месяца после приезда де Голля в Москву. На встрече с Рузвельтом 4 февраля Сталин заявил, что «де Голль не совсем понимает положение Франции. Американцы, англичане и русские проливали кровь ради освобождения Франции. Французы же потерпели поражение и сейчас имеют лишь восемь дивизий. Тем не менее, де Голль хочет, чтобы у Франции были те же самые права, как у США, Англии и России»117.