Елена Якович - Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх

Мы все легли просто на полу, без матрасов, подстелив какие-то свои тряпочки.

Переночевали. Утром приехал муж. Оказалось, что это милейшие люди, с которыми была в дальнейшем большая дружба, и родители там прожили месяца полтора.

Письма от мамы приходили довольно вялые и отчаянные, конечно:

Ничего хорошего пока здесь не вижу, одни неудобства. Нет комнат, нет керосина, нет электричества. Первые две ночи было тепло, а теперь похолодало…

Мы остались с Татьяной одни. Через некоторое время, получив аттестат, я подала заявление в университет. А папа предвидел это, он знал от Норы, что я хочу поступать на физико-математический факультет. И посоветовал Норе обратиться к академику Лузину, великому математику, с которым был близко знаком. Еще в юности они как-то сдружились: Лузин увлекся философией, а папа всегда любил математику. Лузин в десятых годах тоже стажировался в Геттингене. А одно время они оба преподавали в Ярославском университете, вместе каждую неделю ездили из Москвы в Ярославль читать лекции. В общем, очень сошлись. И кроме того, когда в 1928 году были перевыборы в Академию наук, то, как ни странно, там еще оставалась кафедра философии и папа был среди кандидатов. Уж не знаю, баллотировался он или не дошло дело, но в списках был. В итоге Лузина приняли в академики по кафедре философии, а не математики, не то чтобы вместо папы, но так вышло. Поэтому папа сказал, что Лузин не откажет в помощи. Лузин сразу же согласился, написал два письма в университет, одно декану, другое какому-то там заместителю. Но дал такую хвалебную характеристику, что я их подать не осмелилась, ни то ни другое. Ну и через некоторое время получила резолюцию: «Не допущена до экзаменов». Без всяких объяснений причин. Хотя причины были всем очевидны. Так было не один раз и не в один институт. И в этом году, и в следующем.

В итоге я одна из первых увидела папу. Он уехал в начале июля с мамой, а я приехала в Сибирь в начале сентября. Потому что было решено: раз меня никуда не приняли и нельзя учиться, я еду в Сибирь на смену маме.

В то время было очень сложно с пропиской. Если мама уезжала с папой, то обязательно должна была где-то прописаться в Енисейске. А если больше трех месяцев ты прописан в другом месте, то теряешь первую, московскую прописку. И вся эта прописочная чехарда отныне была с нами постоянно. Как успеть прописаться и как где-нибудь НЕ прописаться – или паспорта лишат, или квартиры. И вот через письма и телеграммы было решено, что маме необходимо вернуться, чтобы оформить как-то нашу квартиру в Брюсовском переулке, перевести ее с папиного имени на свое.

И как же так – папа останется один?

Вот тогда и решили, что поеду я. Там пока еще были мама и Сережа. И ехать я должна была одна. Хотя мне уже исполнилось девятнадцать лет, все-таки это было волнительно: первый раз одна – и сразу в Сибирь. Пять дней тогда шли до Красноярска поезда, которые дымили в окна. Причем тоже очень было трудно с билетами, то есть их не было. А как быть? Сроки поджимают. И вот какие-то родственники и друзья все сложились, добавили денег и купили мне билет в международном вагоне. Эти вагоны бывали первой и второй категории. Мне купили международный вагон второй категории, и это было двухместное купе. В таких вот непривычно хороших условиях я отправилась в Красноярск в самом конце лета 1935 года.

До Красноярска я благополучно добралась. В Красноярске, конечно, оказалось, что пароход будет только через три дня. Кроме того, я увидела много-много у пристани народу.

Тогда Красноярск был маленький. Какие-то десять – пятнадцать минут – и весь Красноярск насквозь. От железной дороги дойти до реки ничего не стоило пешком. И там большая поляна уже на берегу Енисея. Большущего! Первый раз видела такую реку. И масса людей сидят на одеялах, на матрасах, группками, семьями, чуть ли не с самоварами. Оказалось, это все очередь на пароход. Ну, заняла я эту очередь где-то там в конце, кажется, еще и списки были… Первый пароход придет завтра, а дай нам бог попасть на второй или третий, люди говорили опытные. А я думала: «Куда деваться?» Уж не знаю, кто мне посоветовал, что, оказывается, есть такая не гостиница, а что-то вроде общежития или постоялого двора. Когда-то назывался Дом крестьянина, а к этому времени уже Дом колхозника. И вот я пошла в этот Дом колхозника, и меня, пожалуйста, поместили. Дали мне, что называется, койку в комнате, где рядами стояли пятнадцать – двадцать кроватей. Позже восьми нельзя приходить, но койку дали.

Через день или два приехал брат Сережа из Енисейска. Один. Родители его проводили, прислали мне телеграмму. Телеграммы в этот момент были единственным нашим средством связи. Я им послала телеграмму, что нет билетов, они мне – «Приезжает Сергей, встречай». На второй день получаю от мамы еще телеграмму: «Пусть Сережа снимется и пришлет нам свою фотографию на память». Потом я узнала, что папа очень затосковал после отъезда Сережи.

Я встретила брата, договорилась, чтобы ему тоже было место в Доме колхозника, только, естественно, в другой комнате – мужской. Но тут выяснилось, что у него есть адрес в Красноярске – к родственникам хозяев той квартиры, где родители остановились в Енисейске. Кытмановы, даже помню их фамилию. Старые такие коренные сибиряки многовековые. Так мы и жили с братом несколько дней – оба первый раз без родителей, в каком-то незнакомом городе, в Сибири, понимая, что это пять дней езды от Москвы. Ходили с ним по Красноярску. Но здесь я чувстовала свою ответственность, я первый раз в жизни играла роль взрослой по отношению к меньшому брату, которого надо, прежде всего, проводить в Москву.

Все-таки мне удалось купить билет, посадить Сережу в поезд и послать телеграмму, что он едет. На этом моя миссия была окончена, и я занялась своей очередью. Но оказалось, что пароход один и второй уже пришел, а конца-краю очереди не видать и очень далеко. А я точно так же, как в Москве не подала письмо Лузина в университет, – в Красноярске постеснялась обратиться к некоему Эрдману. У меня к нему была записка с просьбой помочь. Как впоследствии выяснилось, Борис Эрдман был братом писателя Николая Эрдмана, достаточно известного в Москве. Во всяком случае, фамилию эту я знала. Прошло еще несколько дней, смотрю – очередь на пароход не движется. Тогда я все-таки набралась смелости, решилась отправиться к этому Борису Эрдману, адрес у меня имелся. Эрдман тоже был вольноссыльный, то есть мог свободно ходить по городу и где-то там работать. Он сказал, что давно живет в Красноярске, у него очень много знакомых и мне он поможет. Обещал твердо. И действительно, на ближайший пароход у меня уже был билет в каюту.

Только в Сибири я видела такие реки, широченные, сильные, стальные… Это было незабываемое путешествие – несколько дней плыть по Енисею к папе с мамой, в Енисейск. Я им послала телеграмму, что еду таким-то пароходом. От Сергея я уже знала, что их житье у Кытмановых кончилось, они нашли новую квартиру. Полтора месяца жили в одной комнате с этой замечательной сибирской семьей, с маленькими их детьми, а теперь у них было даже две комнаты в доме на берегу Енисея. Новых хозяев звали Гершевичи.