Сергей Нечаев - Любовь и злодейство гениев

Эта странная, подозрительная фигура безвкусием своим, южным темпераментом, бесцеремонным поведением, дурной славой как бы довершала картину той пустой и пестрой жизни, в которой так свободно и весело чувствовал себя Чайковский».

Во время знакомства с Луиджи Пиччиоли Чайковский сочинил романс «Мой гений, мой ангел, мой друг», но он всегда заверял, что теми узами, которые их соединяли, была одна лишь музыка.

А вот что касается слуги Чайковского, молодого парня Алексея Софронова, то тут соединение было уж точно не музыкальное. Когда Алексея призвали на военную службу, вынужденное расставание потрясло Петра Ильича. В одном из писем к нему он потом написал:

«Ах, мой любимый маленький Леша, знай, что даже если ты сто лет пробудешь вдали от меня, я никогда тебя не забуду и буду ждать того счастливого дня, в который ты ко мне вернешься. Ежечасно я думаю об этом… Мне все ненавистно, потому что тебя, мой маленький милый друг, больше нет со мной».

Любовные страдания то захлестывали Чайковского, то ненадолго отступали. То же самое происходило и с угрызениями совести. Но время шло, и нужно было заткнуть рот сплетникам (чтобы «зажать рты разной презренной твари, мнением которой я вовсе не дорожу, но которая может причинить огорчения людям мне близким», как писал композитор), а для этого следовало сделать совсем немного — жениться.

Известно, что Чайковский предлагал руку певице Дезире Арто.

У Н. Н. Берберовой о ней читаем:

«Ее звали Дезире. Ей было тридцать лет. Она была дочерью валторниста Парижской оперы Арто и племянницей известного скрипача. Она была ученицей Полины Виардо и во многом природно была с ней схожа: талантливая, умная и некрасивая, она была большой актрисой, с голосом […] изумительного охвата […] Она была примадонной итальянской оперы, в тот год приехавшей в Москву.

Дезире была некрасива: полна, красна телом и лицом, запудрена, завешана драгоценностями; она была блестяще остроумна, находчива и самоуверенна в разговоре. Прием, оказанный ей Россией, поразил ее, у шлейфа ее белого платья оказались московские купцы и музыканты. Но она была суховата в обращении с поклонниками. В тридцать лет она была девушкой».

Дело шло к свадьбе с этой «великолепной особой», как называл ее Чайковский, но кто-то из «доброжелателей» предупредил невесту о не совсем стандартной ориентации композитора, и она ему отказала.

Как написал Эрнст-Вильгельм Гейне, автор эссе «Кто отправил Чайковского на смерть?», Чайковский стал ее бояться и тянул со свадьбой до тех пор, пока она не вышла замуж за испанского певца-баритона. Он же впал в такое отчаяние, что хотел покончить счеты с жизнью.

Потом было еще одно неудачное сватовство — к Марии Владимировне Бегичевой.

Летом 1876 года Чайковский вновь был полон решимости переделать себя путем женитьбы.

«Я должен это сделать, и не только для себя. Но и для тебя… Для тебя в особенности», — признавался он брату Модесту.

А в конце года он вдруг получил письмо от Надежды Филаретовны фон Мекк, о котором было рассказано выше.

Избавившись с помощью неожиданно появившейся в его жизни миллионерши от материальных проблем, Чайковский почувствовал себя на творческом взлете: он создал симфоническую поэму «Франческа да Римини», начал работу над Четвертой симфонией…

«С тех пор, как я начал писать, я поставил себе задачей быть в своем деле тем, чем были в этом деле величайшие музыкальные мастера: Моцарт, Бетховен, Шуберт».

А в мае 1877 года он вдруг получил любовное письмо от совершенно незнакомой ему особы. Автором письма оказалась некая Антонина Ивановна Милюкова, и оно было написано «так искренно, так тепло», что он решился на него ответить.

Второе письмо от нее пришло через несколько дней, и, прочтя его, Чайковский пошел спросить Лангера, преподавателя консерватории, не помнит ли он такую (Антонина Ивановна написала, что она тоже музыкант и училась у Лангера).

Лангер долго перебирал в памяти своих бывших учениц, а потом коротко ответил:

— Вспомнил. Дура.

А тем временем Антонина Ивановна продолжала писать Чайковскому:

«Хоть я и не вижу Вас, но утешаю себя мыслью, что Вы в одном со мной городе. Но где бы я ни была, я не буду в состоянии ни забыть, ни разлюбить Вас. То, что мне понравилось в Вас, я более не найду ни в ком, да, одним словом, я не хочу смотреть ни на одного мужчину после Вас».

Здесь, пожалуй, уместно будет рассказать об этой самой Антонине Ивановне Милюковой. Она происходила из довольно древнего дворянского рода, но ее детство и юность были несчастливы. Мать с отцом — оба вспыльчивые и неуравновешенные — люто ненавидели друг друга, и на глазах детей разворачивалась настоящая семейная драма. Антонина была еще совсем маленькой, когда ее мать совершила немыслимый по тем временам поступок: она бросила мужа и детей, прихватив с собой лишь ее — самую младшую. Возмущенный супруг подал на нее в суд, а она выступила с встречным иском — по поводу того, что он, будучи в браке, не отказывал себе в противоестественных отношениях с их дворовым человеком…

Эти малоприятные обстоятельства сыграли свою роль в судьбе Антонины: ее поместили в закрытое учебное заведение в Москве. Окончив его, она начала жить самостоятельно, сумела стать вполне приличной музыкантшей и могла заработать себе на жизнь уроками.

Встретив Чайковского на одном из концертов в консерватории, Антонина Ивановна была очарована им, а потом три года любила его тайно и лишь после этого (в мае 1877 года), наконец, решилась открыться ему в своем чувстве.

Писем было много. В одном из них она писала:

«Неужели же Вы прекратите со мной переписку, не повидавшись ни разу? Нет, я уверена, что Вы не будете так жестоки. Бог знает, может быть, Вы считаете меня за ветреницу и легковерную девушку и потому не имеете веры в мои письма. Но чем же я могу доказать Вам правдивость моих слов, да и наконец, так и лгать нельзя. После последнего Вашего письма я еще вдвое полюбила Вас, и недостатки Ваши ровно ничего для меня не значат… Я умираю с тоски и горю желанием видеть Вас… Я готова буду броситься к Вам на шею, расцеловать Вас, но какое же я имею на то право? Ведь Вы можете принять это за нахальство с моей стороны…

Могу Вас уверить в том, что я порядочная и честная девушка в полном смысле этого слова и не имею ничего, что бы я хотела от Вас скрыть. Первый поцелуй мой будет дан Вам и более никому в свете. Жить без Вас я не могу, а потому скоро, может быть, покончу с собой. Еще раз умоляю Вас, приходите ко мне… Целую и обнимаю Вас крепко, крепко».