Тимоти Колтон - Ельцин

10 сентября, после скандала в Политбюро, связанного с уличными демонстрациями, Ельцин решил написать письмо Горбачеву. Он приехал на усовскую дачу довольно поздно и сразу же заперся с Наиной Иосифовной в своем кабинете. Жене он сказал, что намерен написать Генеральному секретарю и отказаться от работы в партийном руководстве: «Работать дальше с этой бандой я не буду. Они разваливают страну» (на то время еще Советский Союз). Настроение мужа не удивило Наину, она уже давно это чувствовала, но его решение ее ошеломило. Она спросила, где же он будет работать. Ельцин ответил, что, возможно, Горбачев позволит ему руководить МГК, не входя в Политбюро, хотя формально он собирался отказаться от обеих должностей. Если же нет, то можно будет вернуться в строительство, например, стать директором строительного треста. Жена ответила, что партия ему этого никогда не позволит. Тогда он может работать прорабом, как в 1950-х годах, или уехать на дальний север и начать там новую жизнь. Наина подумала, что проще уйти на пенсию, пусть их кормят выросшие дочери. Наступила пауза.

«Он потом посидел, посидел и говорит: „Нет!“ Я [Наина] почему-то думала, что продолжением будет „я писать не буду“. Но он говорит: „Нет, заявление я напишу , а с работой посмотрим“. И всё, больше ничего не сказал» [499] Наина Ельцина, второе интервью с автором, 18 сентября 2007. . Той же ночью Ельцин написал черновик письма и — очевидно, после тщательного обдумывания — в субботу 12 сентября отослал его Горбачеву фельдъегерской службой.

Половину письма занимала критика позиции Лигачева, которого Ельцин изображал как неотесанного грубияна, любой ценой старающегося прославить Томск. Лигачев и его соратники подрезают крылья партийным комитетам, в том числе и московскому, в результате чего комитеты «теряют самостоятельность», хотя заводы и колхозы уже начали ее получать [500] Все цитаты из письма, приведенного в книге: Ельцин Б. Исповедь. С. 8–11 (курсив добавлен). . Ельцин также подчеркнул «разрыв между словом революционным и [нереволюционным] делом в партии», о чем говорил весь год, и сообщил Горбачеву, что люди чувствуют этот разрыв, но боятся сказать об этом.

Новизна сентябрьского послания заключалась не столько в списке обвинений, сколько в том, что он ставил советского лидера в неудобное положение. Недипломатичная просьба Ельцина освободить его от официальных должностей, безусловно, должна была повергнуть Горбачева в ужас. Письмо еще больше усиливало это чувство, поскольку в нем сообщалось о неких неназванных руководителях, которые на словах поддерживают горбачевские реформы, а на деле блокируют их. Горбачев, как утверждал в своем письме Ельцин, привык к псевдореформаторской игре и был в ней соучастником: «Они удобны, и прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они [эти люди] становятся удобны и Вам». Автор не собирался гладить адресата по шерстке: «Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто и решить со мной вопрос». Если его оставят на прежнем месте, но ничего не изменится, он станет помехой, а «число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе». Удивительнее всего для члена коллективного руководства было то, что Ельцин оставил за собой право на односторонние действия. Лучше всего было бы, если бы Горбачев тем или иным способом преодолел лигачевскую косность: «„Расшифровать“ все это — для партии будет нанесен вред (если высказать публично). Изменить что-то можете только Вы лично для интересов партии». Если читать между строк, то становится ясно, что Ельцин просил Горбачева уволить его второго секретаря, а вовсе не себя самого, и ускорить реформы. Завершающая фраза письма — это ультиматум, содержащий в себе угрозу расширения арены междоусобного конфликта: « Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС».

Документ настолько встревожил Горбачева, что он позвонил Ельцину со своей госдачи в Пицунде. Он согласился обсудить письмо в Москве, но хотел отложить встречу до середины ноября, после праздников. Горбачевская неспешность выглядит странно. В такой ситуации можно было бы ожидать, что он поторопится уладить проблему, — не каждый день кандидаты в члены Политбюро просили об отставке. Горбачев настаивает на том, что Ельцин принял его условия. Ельцин пишет, что они договорились встретиться «позже», но он предполагал, что вопрос решится за неделю-другую [501] Горбачев изложил свою позицию относительно сроков встречи с Ельциным на партконференции летом 1988 года. Ельцин пишет об этом в «Исповеди». Помощник Горбачева, присутствовавший при телефонном разговоре, вспоминает: положив трубку, Горбачев сказал, что они с Ельциным «договорились, что до праздников он не будет нервничать», что заставляет предположить частичное согласие Ельцина с условиями Горбачева. Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. М.: Прогресс, 1993. С. 175. . Когда Горбачев с ним не связался, Ельцин заволновался. Он боялся, что Горбачев поднимет этот вопрос на запланированном октябрьском Пленуме ЦК, третьем в этом году, и против него единым фронтом выступят все члены Политбюро [502] См.: Ельцин Б. Исповедь. С. 13–14. В интервью 2002 года, когда мы затронули эти события, Ельцин об этом не говорил. . От главного редактора «Московской правды» Полторанина и других Ельцин получил сведения о том, что Лигачев накапливает информацию и замышляет против него превентивный удар. По указанию Лигачева завотделом пропаганды ЦК Юрий Скляров велел Полторанину подготовить меморандум, в котором «говорилось бы, что Ельцин занимается популизмом, что Ельцин мешает работе и все прочее». Полторанин отказался и обо всем рассказал Ельцину [503] Интервью Полторанина. .

Как будет впоследствии вспоминать Ельцин в беседе со мной, 12 сентября, передав письмо курьеру, он видел для себя два варианта: «Если выведут, тогда я начну уже самостоятельную политическую деятельность… Не выведут — тогда я обращусь через Пленум ЦК» [504] Третье интервью Б. Ельцина. . Понять его оптимизм сложно. Крестьяне из Басманова или Бутки или свердловские строители могли жить и работать сами по себе — самостоятельно. Но о какой политической независимости можно было говорить в стране, где одна централизованная партия по-прежнему держала в своих руках правительство, репрессивный аппарат, СМИ и экономику? Что касается возможности использовать ЦК в качестве апелляционного суда, Ельцин не мог быть уверен даже в том, что ему дадут слово. Если бы ему удалось выступить, он мог бы получить определенную поддержку, однако для него, как он скажет на пленуме, подстрекать членов ЦК было «кощунственно», и скрыть это было бы невозможно [505] На октябрьском Пленуме Горбачев обвинил Ельцина в том, что он использует подобные поводы для того, чтобы «найти единомышленников», но не сказал прямо, что Ельцин общался с членами ЦК между пленумами. «Пленум ЦК КПСС — октябрь 1987 года (стенографический отчет)», «Известия ЦК КПСС», февраль 1989, с. 284. Мне Ельцин категорически сказал, что до Пленума не общался с потенциальными сторонниками, ни лично, ни по телефону. . Ельцин обдумал и третью возможность, о которой упомянул Наине, — написать личное письмо членам Политбюро. Но от этого варианта он отказался: его письмо не повлияло бы ни на кого, кроме разве что Александра Яковлева, секретаря ЦК КПСС, наиболее прогрессивно настроенного приверженца Горбачева [506] Третье интервью Б. Ельцина. .