Коко Шанель - Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой

Теперь много читала, а также… пела. Глупость? Я так не думаю, я больше не намеревалась выступать в притоне вроде «Ротонды», но для себя-то петь можно? Уроки пения весьма скрашивали жизнь. И кто мог осудить меня? Столько лет усердно трудясь, я имела право на отдых, пусть и в столь странное время. Но кто знал, как все это надолго? В 1940 году и пару лет позже никто не ожидал скорого окончания войны, а если и ожидал, то вовсе не в виде поражения Германии.

Сколько можно петь, читать, болтать с друзьями и делать вид, что ты довольна жизнью? Оказывается, безделье может быть грузом куда более тяжелым, чем немыслимое количество работы. Кроме того, оно меня страшно раздражало, настолько, что я принялась вымещать свое настроение на всех подряд. Одиночество, неприкаянность, отсутствие любимой работы — это все не на пользу моему характеру. Я решила, что миру, ввергнутому в войну, не нужны нарядные платья и новая одежда, что мои модели не соответствуют военному времени, что женщинам не пристало шить вечерние платья, когда мужчины на войне. Я закрыла свои ателье, отпустив работниц, которые тут же устроились к другим. Их брали с удовольствием, потому что одно упоминание о работе «у Мадемуазель» было лучше любых рекомендаций, оно означало прекрасную обученность и умение работать без огрехов. Работницы не могли передать мои собственные методы, но могли прекрасно выполнить порученное.

Я закрылась, а другие Дома моделей работали! Одно могло меня радовать — противная Скьяп с ее дурацкими идеями, попросту позорящими французскую моду, тоже закрыла свой Дом и уехала. Слава богу, потому что понимать, что она снова наводняет Париж карманами в виде алых губ или нашитыми на платье руками, якобы хватающими женщину за грудь, в то время как я у рояля занимаюсь вокализами, было бы слишком.

Хотя, думаю, немцы не позволили бы ей сделать такого, разве что наряжать в ее идеи девиц из борделей… Честно говоря, они ни на что другое не годны, лепить на одежду распластавшегося рака, только чтобы привлечь внимание к определенной части тела женщины, использовать сумасшедший оттенок розового с примесью фуксии, изобретать пуговицы в виде птиц и чуть ли не тараканов могла только женщина с неимоверно дурным вкусом. А флакон для духов в виде обнаженного портновского манекена? Ненавидела, когда меня спрашивали о соперничестве с этой извращенкой!

Как можно соперничать с дурным вкусом? Она никогда не устанет поражать своими выдумками? Конечно, это же ничего не стоит, взять идеи Сальвадора Дали и наляпать на дурно скроенное платье — вот и все новаторство. Если для меня важней всего силуэт, посадка на фигуре и удобство движения, то у нее главное — поразить! Поразить любой ценой! Раздельный купальник вместо единого спортивного костюма… Ах, какое новшество — отделить бюстгальтер от трусов! Словно мужчины не видели своих дам в таком виде в спальне. Но если поинтересоваться у них, как много женщин может себе позволить выставлять тело почти целиком, не боясь окончательно испортить о себе впечатление, почешут в затылке.

Так же глупы оказались и другие «новаторы», «смело открывшие взорам женские ножки»! Фи! Из ста женщин едва ли у пяти найдутся ножки, которые действительно стоит открывать. Но даже им не лучше ли демонстрировать ножки своим любовникам? Ноги выше колен открывают только в кабаре. Нравится щеголять голыми коленями и ляжками — идите в кафешантан и задирайте свои ноги там.

Разве может модельер диктовать такую глупость в качестве модной линии? Слава богу, Скьяп не возродила свои позиции в Париже, но мне легче от этого не стало.

Зато остались работать многие другие, они работали, а я распевала арии в своих комнатках или в квартире в доме номер 31. И как долго это могло продолжаться? Я даже себе старалась не признаваться, как руки жаждут снова взять ножницы и потребовать: «Булавки!» Мадемуазель одевается у мадам Люси! Правда, Люси я же и выучила, каждый мой визит в ее вновь открытое ателье был похож на экзамен, который Люси с честью выдержала. Нет, она не делала моду, она теперь просто одевала многих моих клиенток, а я стала для ее ателье на рю Руаяль ходячей рекламой. Что ж, сама научила…

Нельзя сказать, что всякие перебежчики, которые принялись наряжаться в одежду других портных, могли поднять мне настроение. Умом я понимала, что женщины не могут всю оставшуюся жизнь ходить в том, что когда-то сшили у меня, им придется идти в другие ателье, но видеть знакомую в чужом… Тьфу! Ночами снилось, как готовлю новую коллекцию…

Мне срочно был нужен кто-то, кто не дал бы провалиться в зарождающуюся депрессию. Мися и Серт для этого не годились, Мися, после смерти Руси, стала просто невыносимой. Она считала себя чуть не виноватой в смерти Руси, хотя никто, и Серт в том числе, в этом не винил. Чахотка Руси оказалась неизлечима, зато, возясь с женой Серта, Мися сама потеряла здоровье, она ослепла на один глаз и стремительно теряла второй.

Мы с Мисей остались подругами до конца ее дней. Но во время оккупации Мися была жива, снова не давала прохода Серту и без конца язвила по моему поводу. Именно подруге я обязана редким умением быть стервозной с друзьями. Мися научила меня быть резкой и безжалостной, а уж как мы отводили душу, каждая по своей причине, тогда в Париже… Бедные друзья, им приходилось терпеть помимо режима оккупации еще и двух стерв, которым нечем заняться.

Серту это не портило даже аппетит (я вообще не знаю, что могло испортить аппетит этому бочонку для еды и вина), но были и те, кто старался держаться подальше, например, Кокто.

Серж Лифарь увлеченно танцевал, Кокто возрождал спектакли и даже уговорил меня сделать костюмы для его новой «Антигоны» в «Гранд-опера». Это коллаборационизм! Наверное, было бы лучше, если бы Лифарь забыл свое искусство и уехал в деревню пасти коров, а Кокто отправился ловить рыбу, чтобы заработать на пропитание. Немцам наплевать на «Антигону», а вот французы, жившие в Париже, с удовольствием ходили в «Грандопера» и смотрели спектакли. Люди хотят жить при любой администрации!

Меня мало волновало шипение оставшихся не у дел, и куда больше тревожило то, что я сама оказалась в стороне. Создавать костюмы для спектаклей, конечно, хорошо, но моя стихия — одежда для улиц. Улиц не в смысле клошаров, а чтобы мои модели носили и копировали все, кто желает выглядеть элегантно. Никогда не понимала «от-кутюр», искренне полагавших, что их творения лишь для избранных! Это все выдумки Скьяпы, одежду которой никто не станет носить каждый день, если только он не желает всех эпатировать или не сошел с ума. Я и сейчас против того, что создают для подиумов и только для подиумов. Это неправильно — наряжать манекенщиц в платья из чего попало, да еще такие, в которых невозможно без чьей-то помощи даже сойти с этого самого подиума!