Шарлотта Валандре - Чужое сердце

Первый инфаркт поразил меня в тридцать четыре года. Кто знает, что тритерапия, подавляющая ВИЧ, очень агрессивно влияет на сердце? Давайте скажем об этом мальчишкам, которые занимаются любовью без презерватива, возможно думая, что СПИД уже немоден и на самый страшный случай есть противозачаточные пилюли.

Я начала есть свои таблетки с ВАРТ десять лет назад, это были огромные драже, которые отец толок в порошок и от которых меня рвало. Пришлось ли бы мне делать пересадку, если бы я не заразилась ВИЧ? Почему мое сердце износилось так быстро? Пересадка в тридцать четыре года – не рановато ли?

Мои сердца умерли в результате побочного эффекта от необходимой мне химиотерапии и от передозировки сильных эмоций. Я жила, не щадя себя. Никаких полумер, такой уж у меня характер. Я никогда не умела жить иначе. Я все пропускала через сердце – всегда. Ничто не скользило у меня по касательной. Жизнь больше била меня, чем гладила, жизнь была жесткая, абсурдная, со всеми ее подлостями, разрывами, с погасшими, проплаканными глазами моей матери. Всё – в сердце. Теперь я ухожу, не прожив и половины жизни, потому что сердце опять отказало. Не выдержало. Ничто не выдержит ударов моей судьбы. Я, как канатоходец, падаю с проволоки. Слишком давно я хожу над пропастью…

Я, пожалуй, была красива. Пухлый чувственный рот и стальные глаза. В шестнадцать лет я пользовалась успехом. Это было потрясающе, я снималась в кино, мои портреты висели на всех стенах в Париже, и впервые в жизни у меня был роман – с настоящим рокером, с парнем, чьи постеры висели на стенах моей комнаты. Я смеялась, играла, порхала, как бабочка на свету, и занималась любовью – страстно и без оглядки. Беззаботность длилась недолго. Тест на СПИД. Но зачем? А потом письмо из лаборатории, и в нем – несколько слов: «Серологический тест на ВИЧ – результат положительный». Родители в панике: «Никому не говори…» Медицина бессильна: «К сожалению, лекарства нет. Сколько вы можете прожить? Месяцев шесть, может быть – чуть больше, неизвестно…» – «Но мне семнадцать лет, доктор, и я хорошо себя чувствую». Я наивно рассказываю все режиссеру. Роковая ошибка юности. «Извини, Шарлотта, но эта роль не для тебя, мы не можем рисковать». Мне не досталась ни эта роль, ни остальные. А потом я все забываю. Я живу в полном отрицании реальности, в головокружительном вихре. Потом моя безутешная мать угасает, мой ангел с гладкой, безволосой головой тихо покидает меня. А возлюбленные обращаются в бегство, едва я говорю, что у меня…

А потом на помощь приходит ВАРТ – тритерапия. «Ваш вирусный фон не выявляется, вы по-прежнему носитель вируса, но вам можно иметь детей…» Вот это да!

И вот моя дочь Тара, серонегативный чудо-ребенок двухтысячного года. Жизнь потихоньку налаживается, надежда возвращается. Но сердце сильно задето, оно непоправимо изношено, его надо заменить. «Трансплантация! Это ваш единственный шанс». Мне разрезают грудную клетку, тело становится бесформенным и все никак не может оправиться от пережитого потрясения. Дальше – пустыня длиною в два года, полная изоляция, а потом – книга, вновь обретенная любовь публики и мешки с письмами, от которых мне тепло на сердце.

Однажды приходит письмо, перевернувшее мою жизнь.

Навязчивые сны о другой женщине, которая не является мною, приводят меня к загадкам клеточной памяти. Я чувствую острую потребность узнать донора моего сердца. Проникнуть в эту тайну. Что за присутствие в себе я ощущаю? Почему? Я слышу звук – как будто песчинки пересыпаются в маракасах или камушки стучат по деревянной планке. Звук нарастает, и внезапно я начинаю задыхаться. Шум совсем близко, он на мне. Меня хоронят! Я отбиваюсь, я ору: «Нет! Нет!» Резко сажусь на кровати. Плачу, с трудом вдыхаю воздух, дергаюсь, ощупью нахожу провод торшера – свет ослепляет меня. Я возвращаюсь к реальности.

– Мама? Тебе плохо?

Я обхватываю Тару, спящую рядом со мной.

– Да нет, ничего страшного…

Я целую ее. Я все время то плачу, то смеюсь. Снова целую ее.

– Это просто сон, ангел мой, сон… я была… возле тебя, была бабочкой, божьей коровкой, воздушным змеем… Все время рядом с тобой, в небе, на твоем небосклоне… Воздушным сердцем.

– А что такое «воздушное сердце»?

– Это мама, летящая в небе… Я расскажу тебе, только ты еще поспи немного…

Я медленно глажу теплый бархат ее щеки:

– Закрой глазки, вставать еще рано…

Сегодня ясный зимний день, какие бывают редко.

Поток света. Крыши Парижа сверкают, как гигантский лист алюминия. Ежедневник почти пуст, в планах – только встреча с психологом.

Облокотившись о подоконник, жмурясь от яркого солнца, я стою и раздумываю. Зачем сидеть взаперти в такой прекрасный день? Пойду завтра, дождусь дождя, он не за горами. Мне хочется прогулять встречу. Найду какую-нибудь отговорку, в этом я мастерица. Скажу, что приснился совершенно невероятный кошмар, он просто парализовал меня, он был настолько похож на правду, что я весь день не могла встать с постели. А психологиня не поверит. Скажет, что я хорошая актриса, но что ее профессия – докапываться до истины. Выведет меня на чистую воду, обидится, да и сама я буду злиться. Она пригрозит снять меня с терапии, потому что я довольно часто ищу предлоги нарушить наш распорядок – две встречи в неделю. Особенно когда погода хорошая. Я люблю дневной свет, вливающий в меня ощущение, что все прекрасно. Шарлотта, иди-ка ты к психологу… Я говорю вслух, уговариваю себя, – со мной такое случается. Во мне беседуют все те Шарлотты, в которых я с такой легкостью могу превращаться. Я поминутно примериваю на себя разные роли, вытаскиваю на свет разных живущих во мне людей. Поочередно я могу быть то заботливой матерью, то дочерью-непоседой с проблемами роста, то женщиной, что любит слепо, теряя чувство собственного достоинства, а иногда – женщиной спокойной и неуязвимой, безмятежной, как Будда. Это мой калейдоскоп. Давайте-ка закроем окно. Весенний воздух сбивает меня с пути истинного, а беседы с психологом приносят мне огромную пользу. Они для меня прибежище, поле самовыражения, свободное от мин и ловушек, пространство вне критики, так необходимое мне. Ах, если б можно было делать лишь полезное. Если б люди творили одно добро…

В кабинете доктора Клер Бланшо – психиатра, психоаналитика