Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография

Признание Гансу фон Клейсту в 1851 году в том, что он не в состоянии сдерживать свои сексуальные позывы, добавляет еще один штрих к психологической драме Бисмарка. Упорное нежелание Иоганны стать нормальной светской женщиной означало для него то, что он не мог утешиться дома и выбраться из эдипова треугольника, создававшегося прусской королевской семьей и каждодневно возбуждавшего компенсирующие чувства мстительности. Иоганна фон Бисмарк проявляла свою любовь к нему тем, что научилась ненавидеть так же неистово, как он. Баронесса Хильдегард Шпитцемберг, Гольштейн и многие другие люди, бывавшие в их доме, отмечали жесткий и мстительный характер Иоганны. Никто в доме Бисмарков не позволял себе перечить их желчным натурам.

Король не всегда уступал Бисмарку. Он был сознательным масоном и защищал членов братства. Монарх не давал в обиду и многих министров. Как человек добропорядочный, он проявлял верность своим «слугам» и старался уберечь их от гнева жестокосердного и всемогущего канцлера. Мягкое и участливое отношение короля к подчиненным Бисмарка доводило его до белого каления. В то же время из-за малейшего монаршего возражения или упрека он заболевал, ложился в постель и мог хворать неделями. Что бы ни имел в виду Вильгельм I своим вопросом-восклицанием – «Какой же вы ипохондрик, если одно маленькое разногласие подвигает вас на крайнюю меру!» – у него были все основания для недоумения. Король выказывал Бисмарку такую любовь и внимание, какими не пользовался никто другой. Тем не менее в разговоре с Дизраэли в июне 1878 года он пожаловался на ужасное поведение сюзерена15. Этот монолог огорошил Дизраэли, потому что Бисмарк выражал свою скорбь открыто и на официальном приеме. Скорее всего она была надуманной, так как я не нашел никаких свидетельств, которые подтверждали бы утверждение Бисмарка. Королева Августа действительно его ненавидела, имела на это свои причины, но вела себя разумно. Она понимала, что ей надо уживаться с канцлером-демоном и его гипнотической властью над супругом. Августа искала возможностей для примирения без потери лица для Бисмарка. В марте 1873 года Одо и леди Эмили Рассел была оказана высокая честь принять в британском посольстве императора и императрицу. По протоколу полагалось, что за обедом Бисмарк должен был сидеть слева от «ее императорского величества» и около часа развлекать ее беседами. Он отказался участвовать в этом мероприятии. Величайшему политическому гению XIX столетия не хватило мужества и самообладания для того, чтобы побыть в роли «джентльмена» в присутствии своего сюзерена и его леди. От него требовался всего лишь час любезной беседы. «Железный канцлер», развязавший три войны, испугался маленькой старой женщины, говорившей с саксонским акцентом.

Каким бы властным и бешеным ни был Бисмарк, он всегда уходил от ответственности, если что-то у него не получалось. Он лгал матери в детстве и продолжал привирать всю жизнь. Он согрешил против истины, когда в 1851 году убеждал Иоганну в том, что ничего не сделал для того, чтобы получить назначение во Франкфурт, хотя больше года добивался поста посланника. Бисмарк всегда разводил турусы на колесах, если чувствовал, что его могут в чем-то обвинить. Вальдерзе отмечал: «Ложь вошла у него в привычку». В мемуарах он постоянно извращает или замалчивает факты. Бисмарк вводил в заблуждение короля относительно Эйленбурга во время конфликта вокруг проблем местного самоуправления в 1872 году. Фальшь в его ответе Эйленбургу может заметить каждый, кто интересуется этим сюжетом. Пристрастие к военной форме тоже было своего рода ложью. В 1839–1840 годах Бисмарк отлынивал от воинской службы, о чем предпочитал умалчивать. В этом ему впоследствии помогли и составители «Собрания сочинений», удалившие компрометирующую переписку.

И наконец, у него был еще один смертный грех – чревоугодие. «Оксфордский словарь английского языка» толкует этот феномен таким образом: «Порок переедания. (Один из семи смертных грехов.) Также редкое его проявление». Чревоугодие, может быть, и не самый опасный для окружающих грех, но оно чуть не погубило самого Бисмарка. Если бы Швенингер не проявил о нем в 1883 году материнскую заботу, заставив его есть поменьше, то он почти наверняка умер бы раньше от раздражительности и переедания. Если гордыня умерщвляет душу, то гнев и чревоугодие губят тело. Обильные трапезы возмещали недостаток в удовлетворении других физических потребностей. Но они также свидетельствуют о нежелании контролировать себя, свой аппетит и подчиняться другому человеку, даже личному доктору. С семнадцати лет и до конца жизни Бисмарк не придерживался никаких ограничений, в том числе и тех, которым привычно подвергают себя простые смертные.

Теперь о добродетелях. А они, как мы уже отметили в предыдущих главах, у него, конечно, были. Он радушно принимал гостей независимо от их статуса. Бисмарк обладал обаянием и определенной душевной теплотой, пленившей по первому впечатлению Мэри Мотли и Люциуса фон Балльхаузена. Он вел очень простой и скромный образ жизни, поражавший всех, кто к нему приезжал, а его чувством юмора восхищались даже заклятые враги. Его любили члены семьи и друзья. К нему, как к сыну, испытывал глубокую привязанность король. С ним дружили генерал Леопольд фон Герлах, Роон, Мотли, Мориц фон Бланкенбург и множество других людей, невзирая на грубые и пренебрежительные выходки с его стороны. Без сомнения, его искренне любили Мария фон Тадден, жена, сестра и брат. Успехи Бисмарка в немалой степени зиждились на любви и верности друзей, патронов и помощников, таких как Тидеман и Койдель.

Однако главной чертой Бисмарка все-таки была неспособность прощать, иными словами, злопамятность. Он ненавидел королеву Августу по многим причинам. Она была саксонской принцессой, имела либеральные наклонности, симпатизировала католикам и средним государствам и к тому же отличалась острым умом. Августа представляла угрозу Бисмарку уже одним тем, что в ее распоряжении всегда имелся завтрак с королем. Нет никаких свидетельств, которые подтверждали бы то, что ее дружба с либералами оказала какое-либо влияние на императора. У Вильгельма были свои твердые взгляды на все основные проблемы, и, похоже, его отношения с женой не были настолько интимными, чтобы он принимал близко к сердцу ее мнения. Действительная угроза больше исходила от кронпринца и кронпринцессы. Они представляли совершенно другую Германию. Ушел бы Вильгельм I в мир иной пораньше, позволив Фридриху и Виктории поцарствовать хотя бы несколько лет, возможно, карьера Бисмарка закончилась бы и быстрее и резче, чем при Вильгельме II.

Бисмарк всегда видел в политике один из способов борьбы. Когда он говорил о политике как «искусстве возможного», то вкладывал в эту формулу весьма ограниченный смысл. Компромисс для него никогда не мог быть конечным результатом политической борьбы. Он должен был либо победить и уничтожить противника, либо проиграть и погубить себя. Уже в самом начале карьеры – в прусском ландтаге – он продемонстрировал, что из всех приемов решения проблем предпочитает конфликт. 27 января 1863 года в одном из своих первых парламентских выступлений он сказал: «Конституционная жизнь – это компромиссы. Когда они нарушаются, начинаются конфликты. Вопрос разрешения конфликтов – вопрос власти, и тот, у кого в руках власть, всегда может идти своим путем». Граф Максимилиан фон Шверин воскликнул: «Власть выше морали!»16 Граф не понял Бисмарка. Он говорил не о морали, а о компромиссах. В нормальной политической системе власть предержащие могут выиграть первый раунд борьбы, но затем должны стремиться к достижению консенсуса. Бисмарка это не устраивало. Он должен был «побивать их всех», и это ему удавалось. В системе, основанной на принципе самовластия, он искусно использовал этот принцип для укрепления и собственного могущества, и королевского абсолютизма. Если политика, по определению Бисмарка, есть «искусство возможного», но без компромисса, то что это за искусство такое и ради чего?