Раиса Орлова - Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

…Воздавая справедливость черной расе, мы гарантируем свободу белой…»

Гарибальди, узнав о Декларации, приветствовал Линкольна как «продолжателя дела Христа и Джона Брауна».

Среди войсковых частей, выстроившихся у виселицы, была колонна военного училища. В первой шеренге стоял, напряженно вытянувшись, бледный юноша с лихорадочно блестевшими глазами. Кадет Джон Уилкс Бутс учился плохо, он медленно соображал на испытаниях, был неповоротлив в строю. Товарищи не любили его за хвастовство и заносчивость, но с удовольствием слушали, как он декламировал монологи из трагедий, мелодрам и, завернувшись в простыню, изображал Цезаря или Гамлета. Он был сыном известного актера, его старший брат уже прославился как исполнитель шекспировских ролей, но младший Бутс мечтал о славе еще более громкой, чем та, которую можно добыть на сцене.

Бутс глядел на казнь, испытывая не только удовлетворение — вот он, конец врага, — и любопытство — такое зрелище он видел впервые, — но и зависть. Двойную зависть, — он восхищенно завидовал тем, кто осилил страшного Брауна из Осоватоми и привел его на эшафот, и втайне, сам себе не признаваясь, зло завидовал этому ненавистному разбойнику. Он прославлен, вся Америка, весь мир шумят о нем. Завидовал даже гордому спокойствию Брауна.

Бутс не стал офицером. О ходе военных действий он узнавал из газет и рассказов участников. Он тем исступленней ненавидел Север, чем дальше на Юг продвигались армии северян, тем надрывнее любил побежденный Юг, чем явственнее сознавал, что уже никогда не будет сражаться за его поруганные права…

Когда он впервые увидел президента Авраама Линкольна, он мгновенно вспомнил площадь в Чарлстоне, виселицу, последние минуты старика Брауна.

Он был чем-то очень похож, этот иллинойский плотник-адвокат, на того фермера из Новой Англии! такой же долговязый, тощий, угрюмый плебей, с немигающим взглядом фанатика, такой же неумолимый враг Юга… Читая в газетах речи Линкольна, слушая разговоры о нем — и восторженные и бранные, — Бутс испытывал острую, ненавидящую зависть, почти как тогда, у подножия виселицы, но к тому еще мучительную от бессилия: ведь этот был не только всемирно прославлен, но и всевластен, побеждал, жил…

Пятнадцатого апреля 1865 года все газеты США, а затем и газеты всего мира сообщили: убит Авраам Линкольн. Президент смотрел спектакль. Убийца, вошедший в ложу сзади, поразил его несколькими выстрелами в затылок и бежал через сцену с криком: «Sic semper, tyrannis! Юг отомщен!»

Вскоре стало известно: убийцу президента — актера Бутса — застрелили преследователи.

Томас Вентворт Хиггинсон второго декабря в своей церкви в Уорчестере, за шесть тысяч миль от Чарлстона, писал Джону Брауну-младшему: «Если бы он был моим отцом, я знаю, что я испытывал бы все судороги горя вместе с благодарностью за то, что он был источником великого добра. Его первоначальный план потерпел поражение, но ого истинно великое дело увенчалось успехом».

В тот же вечер на митинге Хиггинсон сказал: «Джона Брауна нам снасти не удалось, а угнетенные, ради которых он погиб, все еще в цепях».

Когда началась Гражданская война, Хиггинсон разрабатывал планы партизанских набегов на Виргинию, он напомнил о замыслах Брауна: «Мы должны привлечь полковника Монтгомери, который сражался в Канзасе, мы должны привлечь таких людей, как Джон Браун-младший. Я хочу, чтобы слухи о Джоне Брауне достигли южан. Само по себе одно лишь его имя вызовет страшную тревогу и отгонит войска мятежников от Вашингтона».

На рассвете оранжево-розовом — взъерошенные силуэты пальм, угловатые крыши над круглыми горбами садов.

Сквозь тишину, влажную от росы, пронзительный, гортанный, протяжный звук трубы. Обрывистые шумы — будто высыпают камни из мешков, картошку из деревянных ящиков. Топот в лад.

Еще гортанней труба, заунывней рокот барабана, Мгновение тишины.

Сотни мужских голосов гудят над пальмами, над крышами. Краснеет. Зеленеет. Синеет. Выплывает солнце вишнево-красное, через минуту невыносимо слепящее. Хор все громче.

— Господи, спать не дают. И с чего это черномазые в будни выть стали.

— Мэм, это янки в казармах молятся.

— Что ты плетешь, дура? Какие янки? Это же негритянские молитвы. У нас на плантации каждую субботу и воскресенье твои родичи так поют.

— Истинная правда, мэм. Я как услышала, полезла на чердак посмотреть, где поют… Это в казармах, где янки.

— Что же это такое? Неужели эти проклятые северяне согнали черномазых со всего графства, чтобы они им песни вели?

— Леди и джентльмены! Закрывайте ставни! Закрывайте ворота и двери! Заваливайте их всем, чем можете! Заряжайте ружья! Берите топоры! Настал конец света… Идут черные янки…

— Спасите… куда бежать?

— Некуда, леди…

— Молитесь, настал день гнева. Наши черные братья, заблудшие овцы, надели синие мундиры северян, взяли оружие, стали слугами дьявола. Они будут воевать против Юга.

— Заткни глотку, отец проповедник. Твои седины выросли на глупой рабской башке. Наши парни стали воинами свободы. Молодец Линкольн, дал неграм оружие. Эй, Сэм, Дик, пошли в казармы, пусть и нас возьмут.

— Ну, теперь конец Югу! Теперь проклятью северяне покончат со всеми нами… Они вооружили черномазых. Значит, отменят рабство. Черные обезьяны с винтовками и пушками — это гибель всей белой цивилизации. Они будут убивать всех белых мужчин, насиловать всех белых женщин, все уничтожат, разрушат, сожгут.

— Напрасно вы каркаете, сэр, как ворона, ведь армии Ли и Джексона еще сражаются, еще колотят синих. Еще не всем дням вечер наступил.

— Я не каркаю, молодой человек, а говорю правду. И если бы сейчас не требовалось единение всех южан, то за такие оскорбления я бы вызвал вас и пристрелил на месте. Но что могут сделать тысячи, даже сотни тысяч наших храбрых воинов, если они окружены миллионами взбесившихся черных. А получив оружие, те непременно взбесятся. Ведь они же не люди. Нас может утешить лишь то, что они будут истреблять всех белых, значит, набросятся и на северян. Они начнут с Нового Орлеана, а потом и Нью-Йорк уничтожат.

— Так это правда, лейтенант, у нас будет негритянский полк?

— Да, сегодня они присягают знамени Штатов.

— А кто ими командует? Офицеры у них тоже черные?

— Есть несколько младших офицеров негров, много сержантов и капралов. Но большинство офицеров — белые. Командир полка Томас Вентворт Хиггинсон — настоящий джентльмен, коренной американец, священник, ученый и давний противник рабства. Он был другом старого капитана Брауна.

— Скажи честно, сержант, ты согласился бы командовать взводом черномазых?

— Почему ж нет? Из черных парней, работящих, богобоязненных, скромных, я мог бы сделать лучших солдат, чем из таких упрямых лодырей, как твой чикагский дружок…