Борис Соколов - Три любви Михаила Булгакова

Писатель учел, что Бегемот в демонологической традиции – это демон желаний желудка. Отсюда необычайное обжорство булгаковского Бегемота в Торгсине (магазине Торгового синдиката), когда он без разбора заглатывает все съестное. Булгаков иронизирует над посетителями валютного магазина, в том числе над самим собой. На валюту, полученную от зарубежных постановщиков булгаковских пьес, драматург с женой иногда делали покупки в Торгсине. В романе людей будто обуял демон Бегемот, и они спешат накупить деликатесов, тогда как за пределами столиц население живет впроголодь. «Политически вредная» речь Коровьева-Фагота, защищающего ворюгу Бегемота, – «бедный человек целый день починяет примуса; он проголодался… а откуда ему взять валюту?» – не только встречает сочувствие толпы, но и провоцирует настоящий бунт, когда благообразный, бедно, но чисто одетый старичок сажает мнимого иностранца в сиреневом пальто в кадку с керченской сельдью.

Сцена, когда представители власти пытаются арестовать Бегемота в «нехорошей квартире», а тот объявляет, что кот – «древнее и неприкосновенное животное», устраивая шутовскую перестрелку, также имеет сугубо литературное происхождение. Она восходит, скорее всего, к философскому трактату «Сад Эпикура» (1894) французского писателя и нобелевского лауреата Анатоля Франса (Тибо). Там приведен рассказ, как охотник Аристид спас щеглят, вылупившихся в кусте роз у него под окном, выстрелив в подбиравшуюся к ним кошку. Франс иронически замечает, что Аристид полагал единственным предназначением кошки ловить мышей и быть мишенью для пуль. Однако с точки зрения кошки, мнившей себя венцом творения, а щеглят – своей законной добычей, поступок охотника не находит оправдания. Бегемот тоже не желает стать живой мишенью и полагает себя существом неприкосновенным. Возможно, эпизод с щеглами подсказал Булгакову сцену, когда пришедшие арестовывать кота безуспешно пытаются поймать его сеткой для ловли птиц.

Белозерская очень точно сформулировала в своей книге «О, мед воспоминаний» главный жизненный принцип Булгакова: «Мы часто опаздывали и всегда торопились.

Иногда бежали за транспортом. Но Михаил Афанасьевич неизменно приговаривал: «Главное – не терять достоинства».

Перебирая в памяти прожитые с ним годы, можно сказать, что эта фраза, произносимая иногда по шутливому поводу, и было кредо всей жизни писателя Булгакова».

В общем, Любовь Евгеньевна Белозерская была очень подходящей женой для Булгакова в период его кратковременной прижизненной славы в середине и второй половине 20-х годов. Позднее, когда Булгакову пришлось существовать в условиях фактического запрета на писательскую профессию, когда приходилось писать в основном в стол, без надежды на скорую публикацию, ему понадобилась другая жена, для которой бы превыше всего остального стояло его творчество. И такую женщину Михаил Афанасьевич нашел.

Елена Сергеевна Булгакова (урожденная Нюренберг, по первому мужу – Неелова, по второму мужу – Шиловская), третья жена Булгакова в 1932–1940 годах, родилась 21 октября (2 ноября) 1893 года в Риге (впоследствии свой день рождения она всегда отмечала 21 октября, несмотря на замену юлианского календаря григорианским).

Елена Сергеевна появилась на свет на улице Виландес (тогда Феллинской), 1, в квартире № 4. Это был роскошный дом стиля модерн, украшенный многочисленными барельефами и скульптурами, с куполом над угловым фасадом и флюгером на верхушке. А стены украшали профили дьявола, недаром Елену Сергеевну называли колдуньей и ведьмой.

Род Нюренбергов (первоначально в русской оглассовке – Ниренбергов) в России ведет свое происхождение от еврея-ювелира Нюренберга, приехавшего в Житомир в 1768 году в числе переселенцев из Германии, приглашенных Екатериной II. Но не исключено, что это позднейшая легенда, возникшая после того, как Нюрнберги перешли в лютеранство и стали числить себя немцами. Во всяком случае, сам я эту историю слышал от племянника Елены Сергеевны, Оттокар Нюрнберга, преуспевающего адвоката из Гамбурга, уже пенсионера (по-домашнему его звали Карик). После того как немцы заняли Эстонию, он поступил на службу в вермахт радистом. Возможно, он не знал о еврейском происхождении рода Нюрнберг или тщательно его скрывал, что более вероятно. Одному из своих корреспондентов он писал: «Ее предок, не чуждый изящного, но также и с изрядной авантюрной жилкой мастер золотых дел из Нюрнберга, как и многие другие ремесленники, переселился в конце ХVIII века на юг России. Один из его потомков поселился в Житомире, где был юридическим консультантом для значительной части немецкой колонии. Там был рожден ее отец Вольдемар Нюрнберг. Родители его умерли в эпидемию, сироту взял на воспитание пастор немецкой лютеранской общины». Никакими документами эта легенда не подтверждена и никакого отношения к предкам Елены Сергеевны не имеет. Нюрнберг – это типичная «местечковая» фамилия для тех евреев, чьи предки были выходцами из Германии. Из того же ряда еврейских фамилий немецкого происхождения – Мюних, Берлин (Берлинер), Фридлянд (Фридлендер), Липский (Липскер) (от «Липсия» – латинского названия города Лейпциг) и др.

Отец Елены Сергеевны Сергей Маркович (Шмуль-Янкель) Нюренберг родился в Киеве в 1864 году, он был сыном мелкого бердичевского торговца Мордко (Мордехая, а на немецкий манер – Маркуса) Лейба Нюренберга, записанного мещанином Волынской губернии, и Рахели (Баси-Рехли), урожденной Шварц. Среди адвокатов была сильнейшая конкуренция, и Маркус перебрался в Житомир. Там родилось еще трое детей: Рывка-Ида, Фридель, Мордко-Лейба. В середине 1880-х годов дети Маркуса принимают христианство: сначала в лютеранство, потом в православие, получая имена Владимир, Сергей, Вера, Павел, Иван и отчества Маркович. Окончив курсы в Житомирском и Санкт-Петербургском учительских институтах, в 1887–1893 годах Сергей Маркович Нюренберг преподавал в Дерптском шестиклассном училище (по другим данным – с 16 января 1887 года по 1 сентября 1891 года), а затем переехал в Ригу. Там он занимался адвокатской практикой, служил податным инспектором, достигнув классного чина коллежского советника, занимался литературной деятельностью. В Риге С.М. Нюренберг активно сотрудничал с местными СМИ, выступал как театральный критик в журнале «Театр и искусство», в газетах «Русь» и «Новое время».

21 декабря 1886 года, в возрасте 22 лет, он принял лютеранство. При крещении в Рижской Евангелическо-лютеранской церкви Св. Якова Шмуль-Янкель получил имена Сергiус Петр Гейнрих. Крестины были чисто формальным актом: юноша учился в Дерптском университете и мечтал о благополучной карьере. Христианину в России сделать ее было легче, чем иудею, а в Дерптском университете, где преобладала немецкая профессура, лютеранином быть было даже удобнее, чем православным.