Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико

Мама согласилась и уехала. А Сулико в это время ухаживал за очень красивой девушкой, дарил ей цветы. И вдруг я стала устраивать ему сцены ревности: «Если вы еще раз пошлете ей цветы и не будете уделять внимания мне, я уеду».

А он был до мозга костей аристократ. Со мной, 6-летней пигалицей, говорил на «вы». Сулико извинился передо мной, и потом каждое утро я просыпалась и видела около подушки букет цветов. С моей стороны это было очень серьезное чувство. Я превращалась в какого-то зверенка.

Я хорошо плавала (мама в 5 лет бросила меня с лодки в воду, и я выплыла). До сегодняшнего дня могу доплыть до Турции. А Сулико плавать не умел. И я, когда злилась, вбегала в море и заплывала далеко-далеко. А он кричал с берега: «Я вас умоляю, вернитесь!»

Это так запало мне в память. Не помню, что было вчера, а то, как он стоит на берегу и умоляет: «Вернитесь, я хочу вас нарисовать», не забуду никогда. У меня хранится его рисунок — я стою в красненьких трусиках в белую крапинку… Вот такой была моя первая любовь, которую я познала в 6 лет.

А вообще любовь, как и человек, с возрастом меняется. Человек худеет-полнеет, так и форма и качество любви меняются. Мама умерла в 1987 году, а я до сегодняшнего дня не трогала ящик трельяжа, где хранятся ее духи, пудра. Не могу. Время от времени открываю, вдыхаю ее запах и снова закрываю. Это самое страшное — чувство тоски. Я скучаю по маме, по ее запаху. Когда открываю трельяж, мама возвращается ко мне.

Мама Софико — великая Верико Анджапаридзе. Эти три слова уже стали неразрывны: если «Верико Анджапаридзе», то обязательно «великая». И это в высшей степени объективно.

Кстати, в грузинском языке окончание «ко» после имени — дань большой любви. В переводе на русский имена моих героинь можно было бы написать так: Верочка и Сонечка.

Даже в энциклопедии написано — «Верико Ивлиевна Анджапаридзе» и «Софико Михайловна Чиаурели». Ну о ком еще, как не об истинных любимицах, можно было бы написать даже официальным слогом — Верочка Ивлиевна и Сонечка Михайловна…

Итак, настало время представить Верико Анджапаридзе.

Она появилась на свет в Кутаиси, в княжеской семье известных юристов. Календарь показывал 6 октября 1897 года. Правда, говорили, что это не совсем точный год ее рождения.

Верико оставалась женщиной до своего последнего дня, и напоминание о возрасте выводило ее из доброго расположения духа едва ли не быстрее, чем любая ругательная рецензия. Впрочем, таких, кажется, и не бывало.

Она была совсем малышкой, когда великий грузинский поэт Акакий Церетели, подняв ее на руки, провозгласил: «Верико — добрая волшебница ХХ века! Вот увидите — в новом столетии она прославит свою родину!»

Так оно и случилось. Уже при жизни Анджапаридзе называли великой. Все ее роли неизменно становились легендами.

Была ли она счастлива в жизни вне театра? Как и у всех, ответ на этот вопрос однозначным быть не может.

Она не была очень красива. Но все равно при встрече с ней у молодых людей начинало сильнее биться сердце.

Не стал исключением и молодой выпускник школы живописи, ваяния и зодчества Михаил Чиаурели. Ему было 24 года, и он, как это часто бывает, случайно оказался в театральной студии, где играла Верико.

Спустя годы Михаил Чиаурели опишет этот день: «Кто-то воскликнул, вот Верико идет! Не смогу объяснить, что меня так взволновало в ту минуту. Сам удивляюсь. Наверное, какое-то необъяснимое предчувствие все же существует и преодолеть его невозможно. Но вот… Воцарилась тишина. Широким шагом вошла женщина, одетая в длинное шелковое платье. Необыкновенно высокая шея. Чуть великоватый нос. Непослушная грива волос. Поздоровалась со всеми, но мне почему-то показалось, что на меня она взглянула с особым вниманием. Я видел ее впервые. И видел только ее! Так получилось, что она села рядом со мной. Какое счастье!»

Присутствующие попросили Верико прочесть стихи. Она отказалась. И лишь когда с той же просьбой к ней обратился Чиаурели, вдруг согласилась. Недаром у судьбы есть второе имя — случай. И эта встреча, и чтение стихов… То было начало.

«Во мне словно открылась какая-то новая вселенная, и как же она была не похожа на обыкновенный мир», — вспоминал потом свои ощущения Михаил Чиаурели.

На момент встречи и Верико, и Михаил были не свободны. Чиаурели женат, а Анджапаридзе помолвлена с поэтом Шалвой Амирэджиби, выйти за которого перед смертью ее просил отец.

Она не могла ответить отказом, и в 1919 году свадьба состоялась. Рассказывали, что, выйдя после венчания из церкви, Верико едва не потеряла сознание. Среди гостей тут же пробежал шепоток: «Дурная примета».

И правда, у супругов в скором времени умерла только что родившаяся дочь. Брак был обречен, и спустя шесть лет Верико и Шалва расстались. Амирэджиби уехал в Париж, а Верико… связала жизнь с тем самым скульптором, которому было суждено войти в историю мирового кино.

Анджапаридзе не была единственной дочерью в семье. Кроме нее, подрастала еще младшая, Мери. Сестра жила в Москве и тоже имела отношение к искусству — работала на киностудии.

Но самым великим вкладом Мери Анджапаридзе в кино стало рождение сына Георгия. Легендарного кинорежиссера Георгия Данелия.

Несколько лет назад он написал мемуары, в которых, конечно же, не мог обойти вниманием свою тбилисскую родню.

«Верико, по существу, моя вторая мать.

В семнадцать лет, окончив гимназию Святой Нины в Кутаиси, Верико, не спросив ни у кого разрешения, уехала в Москву, прошла актерский конкурс, и ее взяли в Театр Революции к Охлопкову. Через два года вернулась в Тбилиси и стала ведущей актрисой в театре знаменитого грузинского режиссера Константина Марджанишвили.

Из рассказов Михаила Чиаурели. Верико не была красавицей, но в ней было столько шарма, что мужчины сходили с ума. Поклонников у нее было очень много, но полюбила она молодого скульптора, обаятельного красавца Михаила Чиаурели. И он в нее влюбился и оставил ради нее жену и ребенка. Отец Михаила, Эдишер, тбилисский зеленщик, долго не мог простить за это сына. А о Верико он даже слышать не хотел: «Чтобы я никогда в глаза не видел эту шлюху!»

Чиаурели послали на стажировку в Германию. Верико поехала с ним. Из Германии Верико вернулась раньше мужа. Чиаурели купил в Германии подарки родителям и попросил Верико отнести эти подарки его отцу: «Когда он тебя увидит, он меня простит. Вкус у него есть».

Верико надела самое скромное платье, туфли без каблуков, гладко причесалась, на голову накинула платок и пошла к свекру.

Старый Эдишер — в шлепанцах, в сатиновых брюках, заправленных в шерстяные носки и в рубашке навыпуск — сидел в тбилисском дворике на ступеньках веранды первого этажа и перебирал четки. Верико подошла и поставила перед ним кожаный саквояж с подарками.