Наталья Дардыкина - Откровения знаменитостей

— Оскар Яковлевич, с кем из русских художников вы встречаетесь в Париже?

— В старый Новый год Олег Целков зовет к себе всю нашу старую гвардию. Человек десять собирается: Булатовы, Штейнберги, Заборов бывает…

— Оскар Яковлевич вы человек не публичный. Но, вероятно, в молодости не избежали участия в каких-то общественных праздниках?

— Вспоминается Москва 58-го года. Международный фестиваль молодежи. На большой выставке картин и скульптур молодых художников из разных стран мне выдали почетный диплом за букетик полевых цветов. Этот натюрморт я рисовал с натуры. И как лауреат фестиваля смог потом получить работу художника-оформителя. Раньше-то меня допускали лишь к работе десятника на разгрузке вагонов. Тот фестиваль памятен и первым знакомством с Олегом Целковым, Олегом Прокофьевым. Там же, на фестивале, я впервые услышал об Анатолии Звереве. Прекрасная пора — я тогда много рисовал с натуры: портреты своих маленьких детей Кати и Саши, писал портреты знакомых, даже артистов, ходил по окрестностям рисовать пейзажи. Это теперь пишу по воображению. И даже парижские темы у меня — это не реальный город, а мое представление о нем.

Рабин показал нам свою картину «Бессрочная виза». Кладбищенский уголок. На газете кошка в пришибленном настроении. Стоит телефон.

— Вы, Оскар Яковлевич неунывающий шутник.

— Это не шутка, а скорее воля Божия. Христос-то воскрес, а мы — неизвестно.

— А над вашей кладбищенской визой солнце все-таки пробивается.

— Естественно. Куда же ему деться?

На его картине селедки на первый план стремятся, а в уличном современном пейзаже вдруг возникает керосиновая лампа со стеклом.

— Вы и лампу рисовали по воображению?

— Лампу брал с натуры — в Париже покупал.

— А почему не рисовали парижские дома?

— Они настолько красивы, что их в картину взять невозможно.

— Вы совершаете путешествия по Франции?

— Хотя нам это сложно психологически — все-таки года. Но мы выезжаем в деревни подышать. Стараемся до конца жизни повидать как можно больше.

— Предпочитаете пейзанскую благодать?

— Нам милее коровы и поля. Весной нас тянет на юг Франции, а летом выбираем попрохладнее — едем в сторону Эльзаса. Там поля, леса. Берем с собой еду и питье. Только коровы и мы. Увидев нас, уставятся с любопытством, даже жевать перестают: наконец-то человеки пожаловали. Нам нравится такое запустение. Осенью, конечно, лучше к морю, потеплее, но не в Бретань и Нормандию. Нам давай Корсику, озера.

— Коровы во Франции — что королевы. А какое впечатление производят на вас французские чаровницы?

— Мне показалось, что француженки похожи на чаровниц всех остальных наций.

— Вы успели заметить, в чем шарм и коварство французских женщин?

— Должен вам сказать, что у тех француженок, которых я знал, никакого особенного шарма не заметил. Впрочем, вряд ли мое мнение может быть компетентным. Да и по части коварства француженок я не специалист.

— Что вы цените в женщинах?

— Я отношусь к тому сорту мужчин, которые идеализируют женщин. Я всех считал существами более чистыми, благородными и возвышенными, чем мы, мужчины. Очень хорошо сказал об этом Булат Окуджава: «Ваше величество, Женщина…»

— Что вас в женщинах раздражает?

— Теперь, когда мне скоро 80, в женщинах меня почти ничто не раздражает.

— Тициан прожил 100 лет. И, как говорят искусствоведы, лучшие полотна написал в 90. Какие свои работы вы считаете лучшими?

— Хотел бы дожить до срока Тициана. Может быть, и я в 90 написал бы свои шедевры. А пока каждую картину стараюсь написать как лучшую.

— С каким настроением вы бродите по Парижу?

— Когда я ухожу из своей мастерской, где всегда со мной родные и близкие люди, даже те, что далеко, и оказываюсь на улице, то становлюсь зрителем в огромном театре. На сцене — актеры: полицейские, клошары, гарсоны в кафе, музыканты в метро, уличные импровизаторы — все они представляются мне участниками представления в роскошных городских декорациях. И, поверьте, меня этот театр очень занимает и бодрит. И на отдыхе, на Корсике, — свой театр. Я смотрю, как жена спасает выброшенных волной медуз. А в деревне вместо парижских декораций природа дарит другие: лес, горы, поля с гуляющими коровами.

— Тамошние овечки и коровки закаленные: спят на воле даже зимой. А как вам, Оскар Яковлевич, удается держать себя в спортивной форме?

— Утром, чтоб не болело ничего, делаю получасовую зарядку. Потом контрастный душ. Ну и дальше другие процедуры со льдом: две большие чашки со льдом выпиваю ежедневно. С них начинается мое омоложение. Вычитал где-то, что лед заставляет организм сопротивляться всяким недугам. Потом ем два яблока, да потверже! Ну и так далее. Еще таблетки принимаю — или французские аптечные, а чаще домашнее ягодное подспорье.

— Россию вспоминаете?

— Не то слово! Это наша жизнь.

— Какой представляется вам издалека сегодняшняя Россия?

— Мне кажется, судя по общению с людьми, по прессе и телевидению, в России все по-прежнему чересчур. Она измучила себя крайностями. В 17-м году началось все с невероятной революции — с ее фантастичными идеями и жуткой практикой. А потом перестройка, необдуманная свобода и демократия с разрушительными последствиями. И вот теперь российский капитализм, так непохожий на относительно умеренный капитализм европейских стран, где все эти процессы проходили не так бурно и результаты их значительно лучше.

— Есть ли у вас замысел, который бы вы откладывали, но он вас постоянно зовет?

— На потом ничего не откладываю. Возникает потребность — беру кисть. Никакого иного хобби, увлечения у меня никогда не было. Я любил только рисовать.

Париж — Москва, апрель 2006 г .

Сергей Чепик: «Иду, куда хочу. Например, на корриду. Я великий ее любитель»

Знатоки искусства считают его гениальным рисовальщиком и платят за его полотна бешеные деньги. В Лондоне, в соборе Святого Павла, два года будет висеть живописная композиция Чепика «Путь Христа. От рождения до Воскресения». Чепику позировала баронесса Маргарет Тэтчер и была в его парижской мастерской.

К русскому парижанину привез меня поэт Александр Сенкевич. Живет Чепик в старинном доме на Монмартре. К нему, под крышу, ведет винтовая лестница, узкая и очень утомительная. И вот мы в мастерской. Сергей обнимает Сашу Сенкевича, по-дружески приветствует меня. Затворник поражает каким-то беззащитным светом серых глаз. Он показывает портреты прадеда, деда, родителей, жены… И я начинаю свои расспросы.