Людмила Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

Трудно ему было к инвалидности приспосабливаться. Конечно, за ним ухаживала вторая жена, приходили друзья. Навещала моя мать, мы с Маринкой.

— Выходит, жизнь Арсения Александровича все же сложилась.

— Да нет! Отец расстался с Антониной Александровной! Кто бы мог подумать? Такая любовь, она его от смерти спасла и вдруг — ушла. Не знаю точно, что там у них произошло. Жизнь для отца потеряла смысл. Лишь сила воли и поэзия удержали его на краю отчаяния. Да еще секретарь Татьяна Озерская. Думаю, с этой Озерской ему повезло. Она тоже переводчица и сумела буквально вытащить отчаявшегося отца в командировку по закавказским республикам — к поэтам, которых он собирался переводить. Поехала с ними и Марина, и сын Озерской.

Вскоре отец развелся с Бохоновой и официально женился на Озерской. И снова работа, работа. Поездки в творческие командировки, участие в декадах национальных литератур, встречи с поэтами и писателями, серьезные занятия астрономией…

— И ни одного сборника? Съемные комнаты? Твой отец явно не карьерист. Устраиваться при всех своих заслугах не умел.

— Но дождался все же своего угла. Помню, как сейчас, этот день. Кажется, едва начались занятия на третьем курсе… Да, сентябрь 1957-го…

…В сентябре 1957 года Андрей в перешитом бабушкой из дедова костюме, причесанный мокрой расческой, отправился на «новоселье»: Арсению Тарковскому наконец-то выделили комнату в кооперативном писательском доме у станции метро «Аэропорт». Вернулся он скоро и засел за чтение. В комнате собрались женщины, молча переглядываясь.

— Ну, как там? — не выдержала игры в молчанку мать.

— Нормально. Только не обставлено еще…. Котлетами вкусно пахнет.

— Тебя что, не угостили? — охнула бабушка.

— Я сказал, что сыт.

— Правильно. В чужом доме… — Мария Ивановна осеклась.

— Да хорошая она тетка, эта Озерская, — вступился Андрей. — Очень об отце заботится. Тихая, образованная, отца любит. Это сразу видно.

Плечи Марии Ивановны задрожали. Закрыв лицо фартуком, она рухнула на стул. Отрыдавшись, совсем девчоночьим, жалобным голоском запричитала:

— Ну скажите мне, скажите на милость, если уж его Бохонова бросила, почему чужую женщину с ребенком подбирать надо? А мы? Чем мы-то не угодили?

Марина хмуро пробормотала:

— Татьяна его от смерти спасла. После того, как Бохонова ушла, он яд с собой носил и все примеривался, когда точку поставить. А она удержала.

— Господи, разве я бы не удержала? Разве не у нас были те юные годочки и не его детишек я выхаживаю?

— Ма, так уж вышло, — Андрей обнял мать за все еще дрожащие плечи. — Он вот что тебе передал, — Андрей достал из нагрудного кармана тетрадный листочек, на котором сам когда-то записал слова «Белого дня» по памяти и всегда носил с собой.

— Мне передал? — мать взяла измятый листок, пригляделась.

— Почерк твой… Накарябано вкривь и вкось… — прочитав, она сложила листок, спрятала на груди и молча вышла. Пошла на кухню курить, перечитывать и плакать.

Вскоре Андрей повез Ирму в Галицино, где Арсений Александрович снимал маленькую дачу. В Андрее чувствовалась какая-то торжественность, он даже читал сонеты Шекспира, а Ирма всю дорогу из духа противоречия валяла дурака.

— Ты помнишь новеллу О. Генри о двух заваленных снегом на Аляске золотоискателях? У них оказалось только две книги: сонеты Шекспира и книга полезных советов для домохозяйки. Дожидаясь, пока их откопают, парни зачитали до дыр свои книжки: один Шекспира, другой «полезные советы».

— Знаю, знаю! Я тоже не лыком шит. Не одним Шекспиром жив. Рассказать тебе, как чистить замшу репчатым луком? Я свой пиджачелло сто раз отдраивал.

— Когда эти двое вышли из снежного заточения и стали ухаживать за одной девушкой, один читал ей все время сонеты, другой же развлекал разнообразной информацией из сферы домашних хитростей.

— Понятно, что дуреха выбрала второго. А ты ж у меня интеллектуалка, вот сонетами и развлекаю! — он придирчиво оглядел девушку. — С отцом поаккуратней держись.

— Я что, идиоткой выгляжу, если ты мне такие предупреждения делаешь?

Ирма отвернулась и не разговаривала с Андреем до тех пор, пока не отворилась зеленая дверь низенького дома, за которой показалось знакомое лицо военного корреспондента Арсения Тарковского — выступающие скулы обтянуты смуглой кожей, под хмурящимися бровями внимательные глаза:

— Заходите, не стесняйтесь.

Он был один в комнате, в окружении разбросанных книг и пластинок. У окна наблюдал за небесным сводом большой телескоп на треноге. Звучала музыка, Арсений Александрович пластинку снял.

— Это Ирма Рауш — будущий режиссер. Мой отец Арсений Александрович.

— Очень приятно, — Ирма от смущения сделала книксен и протянула руку.

Рука у поэта была сухая и сильная.

— Присаживайтесь, Ирма… — он огляделся и достал с полки вазочку с печеньем. — У меня даже нечем вас угостить. Чай будете пить? А, забыл совсем! Варенья же Татьяна наварила! Вот и случай представился.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я наелась малины у чужих заборов, пока мы шли от станции.

— Как дела дома? — спросил сына Арсений, ловко разворачиваясь в тесной комнате на костыле к посудному шкафчику.

— Позвольте мне похозяйничать? — Ирма стала доставать из ящика чайные принадлежности. Она не прислушивалась к разговору отца и сына, очень уж одолевали собственные мысли.

Ирме сразу показалось, что внешне они вроде бы и не похожи, но нельзя было ошибиться, что это отец и сын. Может быть, внутренняя духовная конструкция была общей… Жесткий внутренний каркас, ум, сдержанность. Ей многое стало понятнее в Андрее, и даже показалось, что через несколько лет станет Андрей почти такой — спокойный, мудрый, с удивительно добрыми глазами и резкими морщинами у скул. И еще со взглядом — то внимательным, то рассеянным, как будто он и с вами, и где-то далеко, лишь заглянул мимоходом из вежливости…

За чаем она решилась сказать, стараясь не смущаться перед любимым поэтом:

— Я страшно люблю ваши стихи. Многое выучила наизусть. Знаете, целые сборнички, перепечатанные самодельно, ходят по рукам. У вас очень большое наследие.

— Наследие! Хорошее слово для некролога. А вот сборника до сих преклонных годов не удостоился. Была одна смешная история… А! Да и Бог с ней.

— Расскажите, пожалуйста, Арсений Александрович! Я ж чай с любимым поэтом пью. И что за чай без «смешной» истории?

— В 1945 году я подготовил к изданию книгу стихов, которая получила одобрение на собрании секции поэтов в Союзе писателей. Рукопись была подписана издательством к печати и дошла в производстве до стадии «чистых листов» и сигнального экземпляра. Но тут — вы, конечно, не помните — разразилась правительственная «чистка» писательских рядов.