Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Остальные 25 % были поделены на неравные доли: 24 % досталось братьям Мэдоффам (15 % – Берни и 9 % – Питеру), а оставшимся одним процентом завладел высокий элегантный бостонец Роберт Мартин Джаффи.

Боб Джаффи был человек светский, лощеный и одевался всегда по моде с легким налетом дендизма. Карьеру на Уолл-стрит он начал в 1969 году в E. F. Hutton & Company, а в 1980-м перешел в Cowen & Company, где несколько лет проработал бок о бок с Маршей Кон. Важнее то, что он был женат на Эллен Шапиро, дочери одного из старейших и богатейших клиентов Мэдоффа, мультимиллионера Карла Шапиро. В Бостоне ходили слухи, что именно Шапиро представил Джаффи его первому клиенту. Вероятно, и Мэдофф отломил ему кусочек Cohmad, чтобы сделать широкий жест и поддержать зятя старого доброго друга.

В 1989 году сорокапятилетний Боб Джаффи открыл офис Cohmad в Бостоне, где семейство Шапиро занимало видное положение в местных светских и филантропических кругах. Джаффи был разборчив, но не проницателен. «Он из тех, кто определяет лучшие рестораны по клиентуре», а не по меню, говорил один из его деловых знакомых.

Через несколько месяцев после открытия нового офиса регуляторы шлепнули Cohmad по рукам за нелицензированную деятельность в Массачусетсе. Сонни Кон пообещал впредь тщательнее наблюдать за своими представителями.

Это наводит на мысль о том, что Cohmad как брокерская фирма не слишком педантично соблюдала правила, в ней угадывается отблеск того менее жестко регулируемого климата, в котором взрослел Сонни, – времени, когда инсайдерская торговля еще не считалась преступлением, требование раскрыть информацию было скорее исключением, а регулирующие органы не особенно пеклись о внебиржевом рынке ценных бумаг.

Бóльшую часть делопроизводства Cohmad выполнял персонал Мэдоффа. Неясно, кто обеспечивал соблюдение сложного законодательства о ценных бумагах, как на уровне штата, так и на федеральном уровне, – неочевидно, что кто-то заботился об этом, хотя на судебных процессах прозвучит утверждение, что это входило в обязанности Шейны, дочери Питера Мэдоффа. Связи между Cohmad и главной фирмой Мэдоффа со временем утратили четкость, а местами совсем стерлись. Cohmad обрабатывала очень небольшое число ордеров для фирмы Мэдоффа и имела несколько сотен клиентов с обычными брокерскими счетами. Но основным занятием брокеров Cohmad стало представление Берни Мэдоффу тех, кто страстно желал этого знакомства.

Этим жаждущим Cohmad открывала доступ к инвестиционному гению, о котором уже шептались в кругах богачей: он был «тот самый», кому доверили деньги Карл Шапиро и Норман Леви и кому другие богатые члены загородных клубов и участники благотворительных обедов тоже мечтали доверить свои деньги. Вскоре вознаграждение, получаемое брокерами за поставки новых инвесторов Мэдоффу, стало для Cohmad основным источником дохода – факт, о котором умалчивалось в отчетах Cohmad и которого не замечали регуляторы.

Компенсационная схема выглядела странно. Комиссионные каждому брокеру рассчитывались из того, сколько денег инвестор первоначально передавал в управление Мэдоффу, а не из баланса клиентского счета в последующие месяцы и годы. Как только инвестор изымал первоначально инвестированную сумму, комиссионные прекращались, даже если клиентский счет показывал на бумаге миллионные прибыли. Регуляторы впоследствии укажут на эту «пирамидную» бухгалтерию как на доказательство того, что Cohmad замешана в афере Мэдоффа. Но Конам удастся убедить суд, что такая схема свидетельствует только об одном: они не управляли деньгами и, следовательно, не получали отчислений от тех прибылей, которые, по-видимому, зарабатывал Мэдофф.

Ко времени основания Cohmad стратегия зарабатывания Берни Мэдоффом прибылей изменилась. Сдвиг начался в 1980 году, когда крупнейшие клиенты нажали на него (в его изложении), с тем чтобы он «предложил им иную форму трейдинга, который обеспечивал бы долгосрочную прибыль на капитал, а не краткосрочную арбитражную прибыль». Налоговые укрытия 1970-х трещали по швам, ставки подоходного налога казались непомерно высокими, и богатейшие клиенты желали снизить налоговые выплаты. Мэдофф, по его словам, предложил им новую стратегию – «диверсифицированный портфель ценных бумаг, при необходимости хеджированный» различными видами коротких продаж.

В письме из тюрьмы Мэдофф настаивал, что он предупреждал клиентов: для получения налоговой скидки на доходы с капитала акции придется держать достаточно долго и, «что еще важнее, фондовый рынок за время хранения акций должен вырасти, а это, разумеется, особенно трудно предвидеть». И все же, по его словам, «такую стратегию выбрали многие богатые клиенты – семьи Леви, Пикауэр, Чейз и Шапиро».

К этому моменту Мэдофф «по поручению одного французского банка занимался хеджированным портфелем». И он решил, что «французские институциональные клиенты будут превосходными контрагентами для этой стратегии. Я уже работал с ними как с контрагентами по нескольким арбитражным сделкам».

Что из этого правда? То, что к этому времени Мэдофф завязал деловые отношения с высококлассной французской фирмой Banque Privée de Gestion Financière, или BPGF, разумеется, верно. Один из служащих этого банка, Жан-Мишель Седиль, познакомился с Мэдоффом через их общего знакомого Альбера Игуэна. По утверждению Мэдоффа, ему предложили долю в банке, которую он позднее, когда банк был поглощен более крупным французским учреждением, продал с весомой прибылью. Поскольку банковские документы давно исчезли, а Игуэн и Седиль покойники, эту часть повести Мэдоффа почти невозможно проверить, но он определенно был связан с этим французским банком: на момент его ареста в компьютерных файлах значился прежний телефонный номер банка. И среди его клиентов были французы с давно открытыми счетами, которые в документах суда по банкротству фигурировали как жертвы.

Были и такие, кто хотел использовать открытый у него счет, чтобы уйти от высоких французских налогов и валютного контроля, введенных после победы на выборах 1981 года социалистов во главе с Франсуа Миттераном. «Все во Франции были встревожены из-за Миттерана, – пояснял он в одном из тюремных интервью. – Он взялся национализировать банки, и люди боялись, что им устроят коммунизм… Французские франки вывозить за границу было нельзя, оставался единственный способ застраховать валюту – покупать американские ценные бумаги». Французская валюта обесценивалась, и клиенты Мэдоффа хотели перевести свои богатства в доллары США. Он им помог.

Некоторым из этих французских клиентов пришлось потом разбираться с налоговыми ведомствами в США и во Франции. Но в те времена Мэдофф заслужил их благодарность – и приобрел клиентуру, которая была заинтересована не столько в том, чтобы идти в ногу с рынком, сколько в том, чтобы просто держать деньги в долларах. С точки зрения Мэдоффа, это делало их идеальными «контрагентами» для новой стратегии, разработанной им для своих жадных до прибыли, увертывающихся от налогов американских инвесторов.