Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

В 1989 году Такер расстался со своим прежним клиентом и стал работать исключительно с Ноэлом, чтобы окончательно сформировать новый фонд, названный Fairfield Greenwich. Примерно в то же время тесть Такера, удалившийся на покой текстильщик, посоветовал Такеру с Ноэлом приглядеться к его знакомому, блестящему инвестиционному менеджеру Берни Мэдоффу.

Что же было в Мэдоффе такого, что заставляло всех этих умных и расчетливых людей доверять ему так много, так легко и так надолго? Несколько ключей к разгадке дают впечатления из личного опыта общения с Мэдоффом и из интервью с десятками людей, знавших его. Мэдофф, в отличие от других удачливых мошенников, не бил на эффект, не зарывался, не был утрированно «харизматичным». Он брал другим: еще не сказав ни слова, он, казалось, создавал незаметное, но мощное магнитное поле, которое притягивало к нему людей, как если бы он и точно был северным полюсом или тем, что в природе называется оком тайфуна, тихим прибежищем посреди бушующей стихии. Один его партнер назвал это «аурой». Подобно талантливому актеру, он притягивал внимание, просто ступая на сцену, просто входя в дверь.

Он не бравировал своей профессиональной компетентностью («у него словно было при себе кольцо-декодер», как выразился один бывший регулятор) и во времена, когда остальные дергались, метались и тряслись от страха, казался чарующе хладнокровным. Он внушал доверие и чувство безопасности. Еще один близкий сотрудник вспоминал улыбку Мэдоффа в течение первой недели после теракта 2001 года, когда что ни день в «Помаде» объявляли бомбовую тревогу: он всегда последним выходил из офиса, пропуская вперед на лестницу своих всполошенных подопечных. Подобно невозмутимому голосу пилота из кокпита или отцу, умеющему успокоить проснувшегося от кошмара ребенка, он каким-то образом давал понять, что все под контролем, что все будет хорошо. Его близкие знали, что он может быть сердитым, неуступчивым, придирчивым, резким и грубым, но даже тогда он держался с твердостью строгого, но справедливого сержанта, который никогда не паникует и не сдает позиций, который не дает спуску своим подчиненным, зато приводит всех живыми назад.

Какова бы ни была формула роковых чар Мэдоффа, его встреча с Такером и Ноэлом, должно быть, воодушевила их. В середине лета 1989 года они вложили в Мэдоффа 1,5 млн долларов, которые мобилизовали через структуру, позднее названную Fairfield International. Через полгода они вручили Мэдоффу еще миллион долларов. К ноябрю 1990 года они были готовы выводить на фондовый рынок свой новый четырехмиллионный фонд Fairfield Sentry и поделиться своим успехом со всем миром – как выяснилось, почти буквально «со всем миром».

Этот период вызывает самые острые вопросы об истоках аферы Мэдоффа. Понятно, что после краха 1987 года его финансовое положение резко изменилось и давление обстоятельств могло вытолкнуть его из серых зон налоговых уверток и валютных утечек к полномасштабной финансовой пирамиде. Здесь не может быть абсолютной уверенности – не раньше чем его сообщники сами все расскажут или из-под завалов учета не извлекут новые документальные свидетельства его деловых операций. Но возможны разумные догадки, и они в конечном счете фокусируются на этих поворотных годах последней половины позолоченных восьмидесятых.

Для финансовой пирамиды имелись все условия. Помимо своей новой связи с Ноэлом и Такером, Мэдофф привлек внимание нескольких свежеиспеченных офшорных хедж-фондов. Все эти фонды, оседлавшие первую волну интереса к хедж-фондам, начали с того, что стали переводить ему большие и все разбухавшие суммы денег. Бизнес, перенятый Авеллино и Бинсом (у которых в 1960-х было, возможно, лишь несколько десятков клиентов и дела, по словам Мэдоффа, и к концу семидесятых шли «ни шатко ни валко»), после 1983 года сделал громадный рывок, принося в его руки еще больше денег. В то же время требования выплаты наличных от некоторых крупнейших клиентов после краха рынка 1987 года поставили Мэдоффа в очень напряженное положение с ликвидностью.

Этим крупным клиентам «принадлежит решающая роль в возникновении моих неприятностей», потому что они «не исполнили свою часть соглашения», писал он в электронном письме из тюрьмы. И продолжал: «Уверен, что вы спрашиваете: как я мог быть так доверчив? Наверное, я не хотел признаваться себе в том, что им нельзя доверять как близким друзьям».

Однако Мэдофф, по его собственному признанию, столкнулся с крупными и нежелательными требованиями выплат именно в тот момент, когда деньги потекли рекой. Эта временнáя привязка заставляет высказаться в пользу вывода о том, что пирамида Мэдоффа стартовала самое позднее в первые годы после краха 1987-го, чтобы деньгами новых инвесторов компенсировать изъятия старых.

Позже он настаивал, что это неправда, что эти реки новой наличности не сподвигли его на обман – по крайней мере, вначале.

В начале 1990-х годов Берни Мэдофф управлял вполне законной и процветающей брокерской фирмой со штатом сотрудников 120 человек и прибылями, доходящими до 100 млн долларов в год. Доля его фирмы в общем дневном объеме торгов Большого табло составляла весомые 10 %, она проводила 385 000 сделок в месяц для крупных брокерских фирм Уолл-стрит и гигантских взаимных фондов. Как бы ни злил соперников его обычай выплачивать фирмам небольшие комиссионные за присылку клиентских заказов, научно доказано, что исполнял он никак не медленнее, чем другие брокеры, и по ценам не менее, а то и более выгодным для клиентов. Качество исполнения клиентских заказов впечатляло регуляторов и укрепляло репутацию фирмы. Его сыновья разворачивали небольшое подразделение для торговли облигациями, инвестируя прибыль на счет фирмы, а системы программного обеспечения их семейной фирмы считались едва ли не лучшими на Уолл-стрит.

Но регуляторам было невдомек, что куда более масштабный бизнес по управлению финансами он вел за закрытыми дверями. Эта тайная инвестиционно-консалтинговая деятельность, судя по всему, приносила его фирме немалый доход от комиссий, а инвесторам, объем средств на счетах которых уже превышал 8 млрд долларов, стабильные прибыли. В число клиентов входили такие частные инвесторы, как Норман Леви, Джеффри Пикауэр и Карл Шапиро; фидер-фонды наподобие тех, которыми управляли Стенли Чейз и Уолтер Ноэл; вербовщики вроде Майка Энглера и брокеров из Cohmad; и, конечно, легионы мелких инвесторов, чьи деньги оседали на крупных счетах с грифом «Avellino & Bienes».