Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

В мае командой следователей Комиссии были подготовлены письма в Barclays Bank и Bank of New York с просьбой подтвердить торговые операции Мэдоффа. Ответы на эти письма представляли бы угрозу Мэдоффу, так как сразу раскрылось бы, что никаких сделок попросту не было. Отчего-то, однако, Меган Чун и ее коллега Симона Су решили отложить отсылку писем до проведения опроса Мэдоффа позднее в этом же месяце. В результате письма так и не были отосланы, а по прошествии времени никто не мог припомнить почему.

Затем в середине мая команда Комиссии попросила персонал FINRA (Агентство по регулированию деятельности финансовых институтов) проверить сделки Мэдоффа с опционами за конкретный день. Сотрудник FINRA сообщил, что в этот день Мэдофф вообще не совершал сделок с опционами. Тем не менее в Комиссии просто проглотили этот, казалось бы, сенсационный отчет и отложили его в сторону, убедив себя в том, что Мэдофф либо не отчитался по сделкам, либо проводил их за границей. Несмотря на все его явные обманы, они так и не заподозрили, что он вообще не проводит никаких сделок. Привыкшей за долгие годы к чрезмерной осторожности, погрязшей в бюрократической косности Комиссии просто не хватило воображения представить себе обман такого масштаба.

Мало-помалу расследование добралось и до самого Мэдоффа.

В пятницу 19 мая 2006 года незадолго до десяти часов утра Берни Мэдофф прибыл в нью-йоркское отделение Комиссии в небоскребе American Express, что стоит неподалеку от огромного пустыря, оставшегося от Всемирного торгового центра. Он был один, без адвоката. За столом против него сидели пятеро сотрудников Комиссии, в том числе Меган Чун, Симона Су и Питер Лэмор.

Мэдофф казался непринужденным и искренним. Он оживился, когда разговор зашел об искусстве трейдинга и о компьютерной науке, которая, по его признанию, была не самой сильной его стороной. Он привел пример: «Если бы я говорил с нейрохирургом и он стал бы сыпать терминологией, то я ничего бы не понял. Но если говорят: смотри – это скальпель, режь здесь – тут мне все понятно».

У всех различные компьютерные алгоритмы для ведения трейдинга, продолжал он. «Системы разрабатывают так: это мне неинтересно, а вот это интересно». Но он не придавал большого значения доступной всем информации, стекающейся на рынок. «У меня всегда спрашивают: в чем секрет хорошего трейдинга? Или: почему ты торгуешь лучше других? – И так далее. Тут то же самое: мы частные трейдеры и маркетмейкеры. Одни крутые, у других кишка тонка. Некоторые просто глупы: они не боятся того, чего нужно бояться. Некоторые просто чуют рынок. Некоторые просто понимают, как анализировать числа».

Его успех объясняется элементарно, как он дал им понять, хотя и не сказал этого прямо: он из тех, кто «просто чует рынок».

Мэдоффа спросили, отчего он ведет торговлю опционами на непрозрачном внебиржевом рынке, а не на публичных площадках. «За опционами все идут на внебиржевой рынок. Так уж повелось», – ответил он. Котирующимися на Большом табло опционами можно торговать «только в часы рабочего дня в США, а кому это нужно?». Кроме того, добавил он, «опционному рынку не хватает ликвидности. Дело постепенно улучшается, но ввязываться сейчас все равно незачем».

Он казался уверенным, знающим, непринужденным – ни намека на то, что у него кончаются деньги. Не было и признаков того, что после вручения следователям в феврале списка своих фиктивных контрагентов он боится, что времени уже не осталось. В последние три месяца он каждый день ожидал, что из Комиссии позвонят кому-то из его списка и обнаружат, что он лжет. Пока что не звонили – и не позвонят, как мы теперь знаем… И вот смертельно опасный для него список лежит перед ним на столе в переговорной комнате Комиссии.

– Мне бы хотелось пройтись по списку, чтобы вы немного подробнее объяснили назначение каждого счета, – сказала Симона Су. – Счет расчетной палаты DTCC, каково его назначение?

Мэдофф ответил правдиво:

– Это общий расчетный счет фирмы, для клиринга сделок фирмы.

На вопрос инспекторов, создает ли расчетная палата отдельные счета для разных институциональных клиентов, Мэдофф ответил:

– Ну, там один большой счет, но с различными кодами в зависимости от того, принадлежат ценные бумаги брокерской фирме или институциональным клиентам.

– Вы знаете, что это за коды?

– Нет.

– Но в DTCC знают?

– Да.

Что ж, вероятно, вот он, роковой последний шаг. Время истекло. «Я думал, это конец. В понедельник утром они позвонят в DTCC, и все будет кончено, – вспоминал он потом. – А этого так и не произошло».

Это его «изумило», сказал он, потому что, «если ищешь финансовую пирамиду, первым делом смотришь именно на такие вещи».

Если бы команда следователей проверила счет Мэдоффа в расчетной палате в тот же день или в понедельник, она бы обнаружила, что на нем менее чем на 24 млн долларов акций голубых фишек, тогда как по лежащим перед ними выпискам из счетов там должно быть на миллиарды долларов акций либо казначейских векселей.

Но следователи неправильно поняли принцип работы расчетной палаты, ошибочно предположив, что отсеять транзакции хедж-фондов от обычных крупномасштабных трейдинговых операций фирмы будет стоить непомерных трудов. Поэтому они не довели до конца работу со счетом DTCC.

К этому моменту Питер Лэмор был вне себя от возмущения. Мэдофф сидит тут и часами, не моргнув глазом, расписывает торговлю опционами, а ровно год назад говорил Лэмору, что опционы больше не входят в его инвестиционную стратегию. Симона Су указала Мэдоффу на эту нестыковку.

– Помните ли вы, как первого января две тысячи четвертого года говорили Питеру, что больше не включаете опционы в стратегию институционального трейдинга?

– Я говорил, что они не являются частью модели, – быстро солгал Мэдофф. – Опционы больше не считаются частью модели. Я не говорил, насколько я помню, что больше не применяю опционы в трейдинге. Я сказал, что опционы… что опционы были из модели выведены и что они больше не являются частью модели.

Су не отступала:

– Так на какие же изменения вы ссылаетесь, заявляя это?

– Ну, они когда-то были частью модели, – объяснил Мэдофф. – Их вывели, – продолжал он, – потому что они ослабляли его права на интеллектуальную собственность – программное обеспечение, которое реализует их инвестиционную стратегию. – Мы считаем модель своей интеллектуальной собственностью. Полагаю, это оговорено в директиве по лицензии на трейдинг, – продолжал он. – Но в опционной части модель выглядела слабовато. Поэтому мы практически изъяли их из нашей модели и обрабатывали отдельно.

Разве 1 января 2004 года он не говорил Лэмору, что клиенты могут хеджировать стратегию, покупая свои собственные опционы?