Эдвин Лефевр - Воспоминания биржевого спекулянта

Не очень-то приятно терять, если при этом у тебя нет альтернативных вариантов. Мои мозги просто зациклились на этой безнадежности, а в таком настроении работать нельзя. Я вдруг осознал, что спекулянта окружают просто бесчисленные ловушки, создаваемые его человеческой природой. Для меня лично в том, как я себя вел в отношениях с Даном Уильямсоном, не было ничего недостойного. Но для меня как спекулянта было недостойно и глупо то, что я позволил на себя влиять и действовал по чужой указке. Положение, конечно, обязывает, но не на рынке акций, поскольку в телеграфном аппарате нет ничего рыцарского и рынок не вознаграждает за веру и верность. Я понимаю, что тогда я не мог действовать иначе. Все случилось именно так потому, что я хотел работать на рынке акций. Но рынок есть рынок, и я как спекулянт должен опираться только на собственные суждения.

В общем, это оказался очень занятный эпизод. Там случилось примерно вот что. Дан Уильямсон был совершенно искренен со мной при нашем первом разговоре. Всякий раз, как его фирма покупала или продавала несколько тысяч любых акций, биржа приходила к выводу, что за этим стоит Элвин Маркуанд. Для своей фирмы он был действительно большим дельцом, и он вел через нее все свои операции. К тому же он был еще одним из самых лучших и сильных игроков, каких когда-либо знала биржа. Вот они и взяли меня в качестве дымовой завесы, особенно в тех случаях, когда Маркуанд продавал.

Вскоре после того, как я появился на сцене, Маркуанд заболел. Доктора очень быстро установили, что болезнь его неизлечима, и Дан Уильямсон, естественно, узнал об этом намного раньше своего умиравшего шурина. Вот почему Дан тогда закрыл мою сделку по продаже акций «Чесапик и Атлантик». Он приступил к ликвидации некоторых спекулятивных вложений своего шурина.

Когда Маркуанд умер, наследники начали ликвидировать все спекулятивные и даже частично спекулятивные вложения, а к тому времени на рынке хозяйничали медведи. Крепко-накрепко повязав меня. Дан очень помог наследникам. Я не хвастаю и не преувеличиваю, когда говорю, что я был очень серьезным торговцем и умел безошибочно понимать движения рынка акций. Дан Уильямсон помнил о моих успешных операциях в 1907 году, и ему просто необходимо было меня обезвредить. Если бы он мне не помешал, я бы намолотил столько денег, что к моменту, когда он принялся за ликвидацию спекулятивных вложений Элвина Маркуанда, я бы уже ворочал сотнями тысяч акций. В качестве активного медведя я бы крепко пообгрыз миллионы наследников Маркуанда, а он им и оставил-то чуть больше двухсот миллионов.

Было намного дешевле загнать меня в долги и потом их погашать, чем позволить активно играть на стороне медведей в какой-нибудь другой фирме. Этим бы я, конечно, и занимался, если бы не чувство, что я не могу уступить Дану Уильямсону в благородстве.

Я считаю эту историю самой любопытной и самой незадачливой из всех, через которые мне пришлось пройти за годы игры на бирже. За этот урок мне пришлось заплатить неоправданно дорого. И это отдалило мое возвращение к активному большому бизнесу на долгие годы. Я был достаточно молод и мог терпеливо ждать, когда мои заблудшие миллионы вернутся назад. Но прожить в бедности пять лет – это слишком много. Это плохо и в молодости, и в старости. Мне было намного легче обходиться без яхт, чем без активной роли на рынке. У меня прямо перед глазами были чудные возможности вернуть утраченные деньги. Но я не мог двинуть и рукой, чтобы взять их. Мудрым мужиком был этот Дан Уильямсон: быстрый, хитрый, дальновидный, изобретательный. Это настоящий мыслитель, с прекрасным воображением, мгновенно в каждом отыскивает уязвимое место и хладнокровно планирует удар. Он тогда очень хорошо оценил ситуацию и быстро придумал, как меня полностью нейтрализовать. И он вовсе не отнимал у меня никаких денег. Наоборот, он был очень любезен и мил со мной. Он любил свою сестру, миссис Маркуанд, и он исполнил свой долг перед ней, как он его понимал.

Меня постоянно грызла досада, что к тому времени, когда я разорвал связи с Даном Уильямсоном, с рынка были уже сняты все сливки. Мы с ходу вляпались в длительный период безденежья – четыре бесконечно длинных и тощих года. Из рынка нельзя было выжать ни цента. Как выразился по этому поводу Билли Хенрик, «это был такой мертвый рынок, что на нем даже вонючка не смог бы навонять».

У меня было ощущение, что судьба загнала меня в болото. Может быть, таким образом Провидение решило наказать меня, правда, во мне не было уж такой гордыни, чтобы карать ее таким падением. Я не был повинен ни в одном спекулянтском грехе, который бы заслуживал искупления. Я не играл как зеленый новичок. То, что я сделал, вернее, от чего я воздержался, снискало бы мне похвалы – но только к северу от Сорок второй улицы. На Уолл-стрит такое поведение расценивалось как разорительно абсурдное. В этом отношении биржевой квартал довольно своеобразен, он ослабляет в человеке решимость проявлять человеческие чувства.

Я ушел из фирмы Уильямсона и стал пробовать счастья в других брокерских конторах. И в каждой я терял деньги. В общем, так и должно было быть, поскольку я пытался изнасиловать рынок, получить от него то, чего он мне не был должен, – возможности делать деньги. Кредит я находил без труда, потому что знавшие меня верили мне. Чтобы понять, насколько сильным было доверие ко мне, нужно оценить следующий факт: когда я наконец перестал торговать в кредит, я был должен более миллиона долларов.

И проблема была не в том, что я утратил былую хватку, нет, но в эти четыре жалких года просто не было возможностей делать деньги. Но я пытался изо всех сил и в результате только хуже влезал в долги. После того как я засовестился брать новые кредиты у друзей, я начал зарабатывать на жизнь тем, что управлял игрой людей, которые верили в мое знание рынка и способность выигрывать даже на полумертвом рынке. За свои услуги я получал процент прибыли, если она была. Вот так я жил тогда. Лучше сказать, не жил, а существовал.

Я, разумеется, проигрывал далеко не всегда, но выигрыши были такими, что никак не позволяли мне сократить долги. По мере того как дела шли все хуже и хуже, я начал чувствовать, что впервые в жизни меня покидает мужество.

Мне стало казаться, что именно во мне источник всех неприятностей. Мне пришлось от миллионов и яхт перейти к скромной жизни в долг. Это было достаточно неприятно, но я не предавался жалости к себе. Мне несвойственно терпеливое ожидание момента, когда время и Провидение облегчат мои страдания. Поэтому я занимался анализом проблемы. Было совершенно понятно, что единственный выход – это заработать деньги. Для этого мне был нужен просто успех в торговле. Я знал успех до того и был полон уверенности, что добьюсь успеха еще раз. В прошлом мне неоднократно случалось раскручиваться почти с нуля до сотен тысяч. Рано или поздно рынок опять даст мне такую возможность.