Сергей Кремлев - 7 побед Берии. Во славу СССР!

Замечу, к слову, что угрозы «в устном варианте» не только «могли иметь место»! Они, причём — с широким использованием «непарламентских выражений», конечно же, имели место быть. И иначе быть не могло при том уровне психофизиологических нагрузок, которые постоянно испытывал Берия, и при той «расейской» неизбывной расхлябанности, которой на Руси хватало даже после 1945 года, после войны, научившей дисциплине и ответственности многих.

Другое дело, что эти, сорвавшиеся, что называется, сгоряча, с языка угрозы Берии никогда — я подчёркиваю, никогда — не имели ни в военное время, ни в Атомном проекте не то что «расстрельного», но даже «тюремного» развития, хотя Берия не раз приговаривал, что «турма» на разгильдяев у большевиков всегда найдётся.

Конечно, в случаях прямой преступной халатности и т. п. виновные несли наказание, но — не вследствие «угроз» Берии, а в силу наличия соответствующих статей Уголовного кодекса.

Вот ещё один пример. В июне 1947 года директор строящегося плутониевого комбината № 817 Е.П. Славский сообщает в обширной докладной записке на имя Берии возмутительные вещи:

«Темпы работ. крайне слабые., сложнейший объект. поручено строить автодорожно-строительному полку, в составе которого нет ни одного специалиста по строительству промсооружений.

По жилищному строительству полный провал. Рабочие очень много времени сидят и никто не заставляет работать. Из 41 тысячи рабочих. на промышленных объектах работает всего 5700 человек, а остальные распылены на различных подсобных предприятиях и вспомогательных работах»,

И Т. д. и т. п.

Резолюция же Берии:

«Т. Круглову (министр внутренних дел СССР. — С.К.), т. Ванникову и тов. Завенягину.

1. Надо срочно укрепить руководство. Т. Рапопорта освободить по состоянию здоровья. Выдвинуть в качестве н-ка стр-ва Царевского.

2. Рассмотреть докладные записки т. Славского и т. Ткаченко (уполномоченный СМ СССР на комбинате № 817. — С.К.) и принять по ним меры. О принятых мерах доложить.

3. Т. Чернышева (зам. Круглова. — С.К.) командировать на 2–3 месяца для принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установл. Правительством сроки. 4. Срочно связаться с т. Хрулевым по вопросу оказания помощи стр-ву инженерно-тех. работами.

Л. Берия».

В истории Атомного проекта можно отыскать, впрочем, и более поразительные примеры.

Ноябрь 1949 года. С момента успешного взрыва первой советской атомной бомбы РДС-1 прошло два месяца. Производство хотя бы единичных новых атомных бомб — вопрос для СССР жизненной важности, а подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а, констатирует:

«1. Отметить, что хранение деталей РДС-1 из аметила (кодовое наименование плутония. — С.К. ) на комбинате № 817 поставлено неудовлетворительно. Детали РДС-1 были помещены в сырые подземные помещения, не обеспечивающие поверхность их от окисления».

Казалось бы, комментарии излишни — руководство комбината можно обвинить чуть ли не в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время — главный фактор, который дороже любого золота!

Ну, и каковы «оргвыводы»?

А таковы:

«2. Указать начальнику комбината № 817 т. Музрукову и главному инженеру т. Славскому на недопустимость такого отношения к хранению изделий из аметила.

3. Заместителю начальника комбината № 817 по режиму т. Рыжову, ответственному за хранение аметила и давшему неправильное распоряжение о закладке деталей РДС-1 в сырое помещение, объявить выговор.

4. Обязать начальника комбината № 817 т. Музрукова в 3-дневный срок наладить бесперебойную вентиляцию хранилища, обеспечить тщательную просушку его и оборудовать приборами для контроля влажности и температуры.

Т. Музрукову лично систематически проверять состояние хранилища.

5. Поручить. т. Мешику с выездом на место проверить исполнение настоящего решения».

ПОСЛЕДНЯЯ резолюция по комбинату № 817 относится, как было сказано, к периоду уже после первого испытания советской атомной бомбы РДС-1.

Кодовое обозначение «РДС» официально расшифровывалось как «Реактивный двигатель «С», при этом смысл буквы «С» сегодня точно не идентифицируется, несмотря на свидетельство Ю.Б. Харитона о том, что эту аббревиатуру придумал секретарь Специального Комитета Махнёв, и означала она якобы «Реактивный двигатель Сталина».

Что же до самих разработчиков ядерных зарядов серии «РДС», то они имели свою расшифровку: «Россия делает сама».

И это было сказано по сути.

Берия присутствовал на испытании 29 августа 1949 года на Семипалатинском испытательном полигоне, тогда известном в узком кругу как «Учебный полигон № 2». Он побывал в сборочном здании у 37-метровой стальной ферменной башни, на которую должны были поднять «изделие», затем отправился на командный пункт опыта.

Погода подводила — можно было ожидать всякого, вплоть до грозы. Как бы повторялась ситуация при первом американском взрыве в Аламогордо — там тоже с погодой не заладилось, и тоже неожиданно, вопреки прогнозу синоптиков. Генерал Лесли Гровс в своей знаменитой книге «Теперь об этом можно рассказать» писал: «Главная неприятность была связана с погодой. Тот вечер оказался дождливым и ветреным. Многие настаивали, чтобы испытание были отложено хотя бы на 24 часа».

Опасаясь капризов погоды, американцы вынуждены были отложить взрыв, у нас же вышло наоборот — Курчатов, опасаясь неожиданностей от ветра и дождя, решил перенести взрыв с 8.00 на 7.00.

В 6.33 29 августа 1949 года произвели вскрытие опломбированной двери в аппаратную и было включено питание системы автоматики. 1300 приборов и 9700 индикаторов находились в готовности зарегистрировать все явления взрыва.

Диспетчер опыта Мальский по трансляционной системе оповещения периодически нараспев объявлял время, оставшееся до взрыва.

В 6.48 был включен автомат поля — автомат поэтапного задействования устройств подрыва капсюлей атомного заряда.

В 6.50 автомат поля включил накал всех ламп в приборах, расставленных по радиусам опытного поля.

Накалялись, конечно, не только нити радиоламп — рос накал и внутри тех, кто был сейчас на КП.

За три минуты до времени «Ч» Берия, Курчатов, члены Специального комитета Первухин, Завенягин, Махнев, незанятые непосредственно финишными операциями руководители Саровского КБ-11, разработавшего РДС-1, подошли к открытой двери, приготовили тёмные защитные очки.

Через десятилетия, в «перестроечные» времена, известный физик И.Н. Головин, сотрудник курчатовской Лаборатории № 2, осчастливил публику рассказом о том, что когда был запущен автомат поля, Берия якобы сказал Курчатову что-то вроде: «А ничего у вас не выйдет».