Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко

Это был триумф, звездный час Коко Шанель. Из горького поражения она вырастила сладкую победу. Кроме того, распространился слух, что гордая француженка сама отвергла брачное предложение герцога, потому что, будучи герцогиней Вестминстерской, не смогла бы держать ателье.

— Он смог бы десяток женщин сделать герцогинями, но ни одну не смог бы сделать Шанель! — такую фразу приписывали матери.

Я не удивлюсь, если она пустила эту сплетню сама, но аккуратно, через подставных лиц, через ту же Веру Бейтс… Мама терпеть не могла проигрывать. Все же разрыв с герцогом причинил ей боль. Она потребовала убрать из дома кошку, нагулявшую котят; уволила забеременевшую модель; выгнала беременную журналистку, посоветовав ей найти для отёла более достойное место…

Видно было, что мысли о своей женской несостоятельности не выходили у нее из головы. К тому же тетушка Адриенна наконец-то стала баронессой — отец Мориса Нексона отошел в мир иной, предоставив сыну свободу действий. Свадебный подарок Шанель был по-королевски щедр, но сердце, видимо, обливалось кровью. Ей было необходимо отвлечься. Я знала, что мать вскоре закрутит новый роман, но она ограничилась старым, вернувшись в объятия поэта Реверди.

Была ли я рада этому? Нет. Мне не нравился Реверди. Их воссоединение произошло по причине практической — матери необходим был литературный консультант. К ней то и дело обращались журналы, просили статью, просили интервью. Ей не хотелось ударить в грязь лицом, но остроумия было мало, чтобы блеснуть перед публикой. Все же Шанель была малообразованна, в чтении отдавала предпочтение любовным романам, а на письме делала грубые ошибки. Она читала французских философов — Ларошфуко, Шамфора… Но, кажется, понимала мало. Ее практический ум чуждался отвлеченных понятий. Но у нее были удачные идеи, которые оставалось только сформулировать. И вот на помощь был призван Пьер Реверди. Что ж, она сделала неплохой выбор — афоризмы, придуманные им, до сих пор встречаются мне в календарях за подписью Шанель. Но как любовник он был невозможно плох для нее.

Пожалуй, я объясню, что имею в виду, чтобы избежать подозрений в ревности. Пьер Реверди был неуравновешенным человеком, склонным к мистике. Как-то на него нашло, он сжег все свои рукописи, до которых смог дотянуться, и ушел в монастырь бенедиктианцев. Там он жил, не принимая монашеского сана, но как монах. Его несчастная терпеливая жена обреталась в маленьком домике неподалеку и тоже проводила свои дни в молитвах. Но вдруг — ах! — очередной душевный перелом, и Реверди объявляет, что утратил веру. Бенедиктинцы ошарашены, жена Анриетта совершенно сбита с толку. Надо ли говорить, что утрата веры очень удачно пришлась на тот момент, когда Шанель вернулась в Париж?

Реверди, словно шалый кот, поскребся под дверью особняка на улице Фобур-Сент-Оноре, и бывший там в то время в гостях Вендор изумился:

— Габриэль, ты что, спишь с попом?

В монастыре Реверди научили лицемерию. Он не прочь был пользоваться благосклонностью Шанель и ее деньгами, но опасался жить с ней под одной крышей. Что скажут братья-монахи? И мать сняла ему мансарду неподалеку, на улице Мадлен. Шанель обставила ее с присущей ей щедростью, и тут этот святоша с сальными волосами сбежал от нее и бросился к ногам жены! Я видела, как отреагировала на это мать, но мне интересно, что думала в эту минуту страдалица Анриетта? Не просила ли она небеса избавить ее от мужа и дать немного покоя?

Так и повелось — периодически на Реверди находили припадки благочестия, и он кидался к стенам монастыря и к ногам жены; а когда он вспоминал о своей утраченной вере, то возвращался в Париж. Там его видели председательствующим в пьяных компаниях на террасе кафе «Дом» или «Ротонда». Он много пил и совершенно опустился бы, если бы не мать. Как жена ремесленника в день получки, она бегала за ним по кабакам, заглядывала на Монпарнас и в «Мулен Руж», наконец, находила его в шикарном ночном кабаре типа «Джимми» — в безупречном костюме, с полным стаканом виски в одной руке и дорогой сигарой — в другой, Реверди слушал джаз и сетовал на свою тонкую душевную организацию, которая мешает ему наслаждаться разгулом — в Париже и молитвенным экстазом — в Солеме. Иногда Шанель присоединялась к нему, выпивала бокал шампанского, танцевала. Но это давалось ей со все большим трудом. Она вставала рано и должна была высыпаться, чтобы сохранять хороший цвет лица.

Порой ей все же удавалось завладеть своим мятежным поэтом целиком — когда она увозила его в «Ла Паузу». На мой взгляд, этот лживый святоша не был достоин этого рая на земле, но мать так не считала. Она бесцеремонно выпроваживала гостей по домам и наслаждалась уединением с Реверди. Она не давала ему пить, настаивала, чтобы до полудня он писал стихи, посвящая их ей, а после — афоризмы от ее имени:

«Можно привыкнуть к некрасивой внешности, но к небрежности — никогда».

«Слабым головой свойственно хвастаться преимуществами, которые способен дать нам только случай».

«В двадцать лет у вас лицо, которое дала вам природа; в тридцать лет у вас лицо, которое вылепила вам жизнь; а в пятьдесят у вас лицо, которого вы заслуживаете».

«Лучше сто морщинок на лице, чем одна — на чулке».

Вы правда думали, что все эти перлы мудрости придумала Шанель? Ха. Ха-ха.

В общем, ей скоро порядком надоел этот сумрачный гений. В нем не было того, что во Франции называют «искусством жить». Что так ценила Шанель. Реверди вечно был чем-то недоволен и не умел держать себя в обществе. К его чести, он и сам сознавал этот свой порок, когда говорил, что в объятиях Шанель думает о своей вине перед Господом и женой, а перед алтарем — о сладостных ласках любовницы. Нужно было сделать выбор. Быть может, окажись он не женат, они бы вполне успокоились в лоне буржуазного брака — если уж мать что-то в нем нашла.

— Он прекрасно оснащен, — говорила мать, на что-то намекая, но я так и не поняла, на что именно.

Но женатое состояние Реверди обрекало их вести богемный образ жизни, который утомлял и разрушал обоих. Между ними происходили самые неприятные, мучительные сцены с выяснениями отношений. Я не могла знать, что происходит в «Ла Паузе», но на улице Фубур до меня доносилось эхо их скандалов, после которых мать просила у меня рецепт на успокоительные таблетки, а Реверди бегал каяться в Солем. Наконец он додумался остаться там навсегда. Шанель немного погоревала, сетуя на преследующие ее любовные неудачи. На самом деле все ее избранники были так же эгоистичны, как она сама, и они просто не могли поступиться своим образом жизни ради другого. Люди никогда не замечают самых обычных вещей.