Сергей Семанов - Тайна гибели адмирала Макарова

Да, судьба Второй эскадры оказалась трагической, это невольно заслонило от нас, потомков тех русских моряков, невиданное в истории винтового флота достижение. Да, парусные корабли со времен Колумба и Магеллана могли совершать дальние плавания, растянувшиеся на многие месяцы, не заходя в порт: паруса надувает ветер, ни угля, ни мазута не надо. А для парового двигателя нужна еще пресная вода, и много. Значит, нужны базы свои или дружественные. У русской эскадры, прошедшей два океана, сумевшей дойти до третьего, не имелось ни того, ни другого.

Русской эскадре пришлось пройти по морю 18 тысяч морских миль (23 тысячи километров - без малого длина экватора). Она включала в себя 12 тяжелых кораблей, десятки крейсеров и миноносцев, множество вспомогательных судов, более десяти тысяч личного состава. Плавание продолжалось более семи месяцев, и это по большей части в тропической зоне, крайне непривычной для наших моряков. И все это они выдержали с честью и без потерь.

К сожалению, и тут было гораздо хуже с командованием. Вице-адмирал Рожественский, в прошлом боевой офицер, опытный и образованный моряк был назначен командиром эскадры. При этом он обладал деспотическим и грубым характером, не считался, да и не интересовался соображениями младших флагманов и командиров кораблей, не обладал опытом командования крупными соединениями и, как выяснилось, способностью к этому. Самодурство Рожественского дорого обошлось русскому флоту и ему самому.

На рассвете 14 (28) мая 1905 года разномастная, усталая, плохо управляемая русская эскадра подошла к Цусимскому проливу, где ее поджидал японский флот - отремонтированный, с отдохнувшими экипажами, руководимый боевыми и опытными командирами. При примерном равенстве сил ясно, в чью пользу должно было закончиться сражение.

Так и произошло. Рожественский - что изумительно! - не составил плана предстоящего сражения и даже не созвал совещание старших командиров. Русская эскадра вошла в пролив в длиннейшей кильватерной колонне, которой очень трудно было управлять даже при удачном течении боя. Но бой сразу же оказался неудачен, а адмирал вскоре был ранен и покинул флагманский корабль. Русская эскадра оказалась без командования. Получилось, что вели ее последовательно командиры головных броненосцев, которые, разумеется, не были и не могли быть готовы к такой роли. Ночью общий строй эскадры распался, каждый корабль или группа кораблей шли наугад.

Эпилог наступил утром 15 мая. Потеряв в бою накануне четыре новейших броненосца и несколько других кораблей от минных атак японцев, остатки эскадры повел контр-адмирал Небогатов. До сего дня этот пожилой человек ни разу не побывал в бою. И первого же сражения, выпавшего на его долю на закате судьбы, не выдержал: когда появилась вся японская эскадра, он поднял сигнал о сдаче.

Тут надо оговориться, чтобы представить себе всю глубину случившегося. Военные уставы - чтение не из легких, но полны глубокого смысла, ибо в сгущенном виде обобщают страшный опыт человека в час смертельной опасности. Так вот, в морских уставах таких славных флотов, как голландский, английский, немецкий, ныне американский, имеется уставное положение, по которому корабль, исчерпавший боевые возможности, может сдаться противнику. Первый русский морской устав был составлен при Петре Великом (и при его участии). Там положение о сдаче корабля (при любых обстоятельствах) даже не упоминалось. Русские моряки не сдаются. Любопытно, что это положение сохранилось в советских уставах, в российских тоже.

Эту великую гордость русского флота, образ несгибаемого мужества наших моряков, взращенный веками, унизил ничтожный адмирал Небогатов! После войны его судили, суд превратился в примечательное общественное явление. В ту пору разложение русского "образованного сословия" достигло предела, воспевались декадентство всякого рода, поношение веры и нравственности, семейных и государственных устоев, даже пораженчество. В этих условиях адвокаты Небогатова - пораженцы по убеждению и евреи по происхождению пытались доказать, что струсившего адмирала не обвинять нужно, а едва ли не награждать: ведь своей капитуляцией он "спас" тысячи жизней... Проявил "гуманизм", так сказать. К счастью, в суде заседали опытные морские офицеры, они понимали, что для русского моряка достойнее погибнуть во имя присяги, а не спасти шкуру поднятием рук. Небогатова приговорили к повешению, но Николай II помиловал его, как и предателя Стесселя.

Участников несчастного Цусимского сражения осталось немного. И очень мало кто из них оставил свои воспоминания - правдивое свидетельство очевидца. Более того. Многие десятилетия и даже до наших дней отчасти основным источником в популярной литературе стал роман А. Новикова-Прибоя "Цусима" (издан в 1932-1935 годах). Автор в описываемое время служил буфетчиком на броненосце "Орел", потом попал в плен к японцам. К сожалению, он следовал марксистской "обличительной" тенденции, когда в двадцатых начале тридцатых годов полагалось поносить "проклятое прошлое" России, а ее воинскую историю - особенно. Книга эта крайне пристрастна, но других пока на этот сюжет не создано.

Автор же публикуемого ниже мемуарного отрывка - офицер броненосца "Сисой Великий" Александр Владимирович Витгефт, сын адмирала, погибшего в бою под Порт-Артуром, о чем уже говорилось. Весь бой он провел на корабле, а ночью корабль получил торпедное попадание, которое оказалось роковым. Витгефта вытащили из воды японские рыбаки. Четыре года спустя он по памяти написал воспоминания, интересные и полные драматизма. Опубликованы они были полвека спустя в малотиражном историческом журнале.

Воспоминания А. В. Витгефта о сражении при Цусиме

Заревели и наши пушки. Первое время особенно старалась совершенно бессмысленно наша 75-мм батарея, так как все равно снаряды ее не долетали до неприятеля (расстояние было 60-50 кабельтовых). Однако это не мешало командиру ее, лейтенанту Щ. вопить во всю глотку: "подавай патроны скорее" и держать безумно беглый огонь. Рассудив, что таким образом 75-мм батарея бессмысленно выпустит весь запас снарядов без всякого вреда неприятелю, а между тем ночью именно она и понадобится, я взял на себя и приказал подаче не подавать больше снарядов при общем одобрении команды, которая говорила: "так ведь нам ночью нечем будет отбиваться от миноносцев".

Первые полчаса боя никаких повреждений "Сисой" не получил, и было особенно тягостно стоять без дела и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, - не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамомашин, заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6" батарею. В ней царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно снаружи, но, по-видимому, в несколько приподнятом нервном состоянии вели частый огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.