Вадим Ильин - Тайны смерти великих людей

Через несколько времени зять Сусанина воспользовался им и выпросил себе обельную грамоту Путь, избранный им, видим. Он обратился к мягкому сердцу старушки (Марфы Ив.), и она попросила сына. Сын, разумеется, не отказал заступничеству матери. В тот век все, кто только мог, выискивал случай увернуться от тягла!»

Отметим весьма важный момент: Костомаров не сомневается, что после бегства из Московского Кремля Михаил вместе с матерью сразу направился в Кострому и укрылся за стенами Ипатьевского монастыря. То есть в то время, когда на Михаила, якобы, «охотились» поляки, в Домнине его не было! И место пребывания только что избранного царя ни для кого не было тайной, а если это интересовало какую-нибудь «международную» шайку бандитов (они же – козаки), то получить нужную информацию они могли, не прибегая к насилию, у первого же – ну, у второго – встречного. Только вряд ли даже самые отчаянные предводители такой шайки решились бы ради убийства Михаила с ходу штурмовать и, тем более, осаждать хорошо укрепленный монастырь с сильным гарнизоном.

И еще: зачем бандитам нужно было убивать юного, еще не вступившего на престол царя? Он что, сидя в Костроме, мешал им грабить селян? А в то, что, намереваясь убить Михаила, они хотели послужить польскому королю, тоже трудно поверить – вряд ли подобному разношерстному сброду было свойственно чувство патриотизма.

Защищая версию подвига Сусанина ради спасения царя, Костомарову пытается возражать другой, не менее именитый ученый-историк – Соловьев. [53]Но и он утверждает:

«21 февраля 1613 года был последний собор:…все указывали на одного человека, шестнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова, сына митрополита Филарета Никитича.

Михаил Федорович жил в это время в Костроме, в Ипатьевском монастыре, с матерью, монахинею Марфой Ивановной…13 марта соборные послы приехали в Кострому, а на другой день, 14-го числа, пошли в Ипатьевский монастырь с крестным ходом и со всеми костромичами. Услыхавши от послов просьбу ехать в Москву и царствовать, Михаил отказался… Послы долго упрашивали Михаила и мать его… тогда Марфа Ивановна благословила сына».

А далее Соловьев пишет:

«Большие разбойничьи шайки, составленные из поляков и русских, скитались по разным местам; им была очень нерадостна весть, что избран царь всею землею, что земля поэтому скоро успокоится и безнаказанно разбойничать, как прежде, будет нельзя. Одна из таких шаек решилась схватить и умертвить Михаила, но не знала, где он живет; ей попался крестьянин Иван Сусанин из Костромского уезда села Домнина, принадлежавшего Романовым; разбойники стали пытать Сусанина страшными пытками, чтоб он сказал, где живет Михаил. Сусанин знал, что он в Костроме, но не сказал, и был замучен до смерти».

Таким образом, Соловьев, сам того не желая, подтверждает, что Сусанин не посылал Собинина в Домнино к Михаилу, поскольку того там просто не было, и что Сусанин никуда не провожал бандитов и не заводил их ни в какой непроходимый лес.

И вряд ли могло быть так, чтобы разбойники (а ведь среди них были и русские), зная про состоявшийся в Москве Собор и про избрание Михаила, не знали, что он пребывает в Костроме, и что именно туда отправились послы от Собора, чтобы призвать его на царство. И уж совсем нелепо предполагать, что Сусанина пытали, чтобы выяснить, где находится эта самая Кострома и как до нее добраться.

Так что та версия гибели Сусанина и происхождения царских грамот, которую предлагает Костомаров, представляется наиболее вероятной [1; 20, т. 25, с. 95; 45, т. 13, с. 966; 46, с. 1177; 47, с. 146–149; 48, с. 11, 339–345; 49, с. 404–407].

Григорий Ефимович Распутин (настоящая фамилия – Новых) родился в 1864 или в 1865 году (по другим данным – в 1872 году) в сибирском селе Покровском, между Тюменью и Тобольском, в крестьянской семье. В молодости был конокрадом. К тридцати годам женился и завел троих детей. Странствовал по монастырям и «святым местам», а также сблизился с сектантами. Обретя образ «святого старца», «прорицателя» и «исцелителя», стал пророчествовать и исцелять, используя мистическое обожание своих почитателей и особенно почитательниц в самых грязных, развратных целях, вследствие чего прослыл закоренелым распутником. Отсюда и прозвище – Распутин.

Григорий Ефимович Распутин

Однажды он попал в киевский монастырь Святого Михаила, где познакомился с великой княгиней Анастасией. [54]Распутин сумел убедить ее в том, что обладает даром целительства и способен избавлять людей от самых тяжких недугов. Вскоре после этого «святой старец» появился в Санкт-Петербурге. В 1904–1905 годах ректор Санкт-Петербургской духовной академии Феофан ввел Распутина в высшие круги столичной аристократии, в частности, в дом великого князя Николая Николаевича 2, а в 1907 году и в царский дворец. Сюда его допустили в надежде, что он сможет вылечить больного гемофилией 3 царевича Алексея, пятого ребенка и единственного сына в семье царя Николая II.

Внешний облик Григория Ефимовича никак не гармонировал с антуражем царских покоев: неопрятный, со спутанной бородой и взлохмаченными волосами, распространяющий вокруг себя дурной запах, он производил отталкивающее впечатление не только на многих царедворцев, но и на их слуг.

Однако желание родителей спасти цесаревича сыграло решающую роль, тем более что самые лучшие «нормальные» врачи оказались бессильными помочь ему. «Целитель» принялся лечить трехлетнего мальчика травами и молитвами. Самое удивительное, что через некоторое время здоровье наследника заметно пошло на поправку После этого мать Алексея, императрица Александра Федоровна, поверила в святость Распутина и почти сразу признала его непререкаемым авторитетом. Так бывший конокрад сблизился с семьей последнего императора России.

Постепенно его влияние распространилось на всю царскую семью и стало фактически безграничным, что сказывалось даже на правлении страной. Распутин занял при дворе настолько высокое положение, что никто не смел ему перечить, его стали бояться даже самые влиятельные люди двора и государственные сановники.

Освоившись и укрепившись при дворе, Григорий Ефимович снова ударился в беспутство и разврат. Свой образ жизни он оправдывал формулировкой: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Особое пристрастие он питал к женскому полу и, как ни странно, пользовался успехом у дам из самых знатных дворянских семей.