Мария Белкина - Скрещение судеб

И есть еще одно очень ценное для нас свидетельство о том чистопольском дне, 26 августа, свидетельство, которое положит конец всем вымыслам, столь охотно измышляемым, — это дневник Лидии Корнеевны Чуковской.

Она шла по улице, когда к ней подбежала незнакомая девушка, по-видимому, дочь кого-то из писателей, и взволнованно сказала, что в помещении парткабинета сейчас решается судьба Цветаевой, решается вопрос о прописке ее в Чистополе, что Цветаева в отчаянии. И девушка умоляла Лидию Корнеевну бежать туда и помочь Цветаевой. Лидия Корнеевна не была ни членом совета эвакуированных, ни членом Союза писателей, она эвакуировалась как дочь Корнея Ивановича Чуковского, но она поспешила в горсовет, не понимая, чем она может помочь Марине Ивановне, с которой только недавно познакомилась.

В горсовете в коридоре стояла, прижавшись к стене, совершенно серая, еле державшаяся на ногах Марина Ивановна, стояла перед закрытой дверью, на которой было написано: «Парткабинет». За дверью слышались голоса. Пока Лидия Корнеевна успокаивала Марину Ивановну, из комнаты, где шло заседание, вышла Вера Смирнова и сказала Марине Ивановне, что ей незачем волноваться и что все в полном порядке, прописка ей обеспечена, все решено большинством голосов. Она посоветовала пойти сейчас же на улицу Бутлерова, где есть свободные комнаты, договориться с хозяйкой и снять комнату — председателю горсовета Тверяковой нужно сразу дать адрес, тогда она тут же пропишет. И еще Смирнова сказала, что на место судомойки в будущей столовой подано много заявлений, но она сделает все, что от нее зависит, чтобы место судомойки было предоставлено Марине Ивановне.

Лидию Корнеевну удивило, что Марина Ивановна вроде бы вовсе и не обрадовалась благополучному исходу дела.

«— И стоит ли искать? Все равно ничего не найду. Лучше уж я сразу отступлюсь и уеду в Елабугу.

— Да нет же! Найти здесь комнату совсем не так уж трудно.

— Все равно. Если и найду комнату, мне не дадут работы. Мне не на что будет жить.

И она даже и не хотела идти искать, но потом согласилась, но только вместе, и они пошли, и по дороге зашли к Татьяне Алексеевне Арбузовой, которая жила в Чистополе со своим больным мужем, кинодраматургом Михаилом Яковлевичем Шнейдером.

Татьяна Алексеевна рассказывала мне, что, когда вошла Марина Ивановна, она мыла пол и та сказала ей:

— Давайте я домою, я умею это делать!

Татьяна Алексеевна была рада приходу Марины Ивановны, и Марина Ивановна сразу оттаяла, отошла от забот своих, неурядиц, страхов и, попав в родную стихию, в литературную среду, заговорила о книгах, стихах… А когда Лидия Корнеевна заторопилась домой, к детям, Марина Ивановна попросила ее по дороге отправить телеграмму Муру.

И в дневнике Мура значится, что он ночью получил эту телеграмму.

Татьяна Алексеевна сразу договорилась с Мариной Ивановной, что та останется у них ночевать, а утром она сама найдет комнату поблизости от себя, она всех тут знает в округе, и Марина Ивановна согласилась и обещала прочесть «Поэму Воздуха». А Лидия Корнеевна собиралась принести последние стихи Пастернака. Но когда она пришла Марины Ивановны не было! Выяснилось, что она вдруг вспомнила, что ей необходимо кого-то повидать в общежитии писателей и ушла, пообещав обязательно вернуться. И не вернулась. Ее ждали допоздна.

А утром Лидия Корнеевна пошла узнать, что случилось и встретилась с Валерией Владимировной, тогда женой Паустовского, та как раз и шла к ней — сообщить, что Марина Ивановна решила рано утром уехать в Елабугу за сыном, привезти его и уже вместе с ним искать комнату.

Но почему Марина Ивановна не вернулась к Арбузовой? Заговорилась с теми к кому пришла. Стала читать стихи и последний раз взбиралась на свои Эвересты, и было уже поздно, темно. Или просто сил не хватило, вымоталась за день…

Три дня провела Марина Ивановна в Чистополе, 25, 26, 27. А ночей? Сколько ночей? Когда пришел пароход из Елабуги? Может, так поздно, что пришлось на пристани ждать дня. Или все же к кому-то пошла ночевать? Тогда три ночи… Две ночи, где она ночевала нам известно. Одну у Валерии Владимировны Навашиной, это сообщила Чуковская; другую у Жанны Гаузнер, у дочери Веры Инбер. С Жанной Марина Ивановна могла быть знакома и по Парижу. Жанна жила одно время в Париже, но она давно уже умерла и Инбер умерла… И узнала я об этой ночевке, когда моя книга была уже напечатана, мне сообщила Наташа Соколова, мы вместе учились в Литинституте. Она очень сожалела, что так и не встретилась с Мариной Ивановной в Чистополе, ибо лежала в то время с маленьким сыном в больнице. Ей рассказали ее мать Надежда Германовна Типот и Жанна, что уже совсем поздно вечером к ним в общежитие, где они вместе ютились, забрела Марина Ивановна, очень измученная, забегавшаяся. Она жаловалась, что у нее болят ноги. Надежда Германовна согрела воду на керосинке и Марина Ивановна, сидя на скамеечке и низко опустив голову, долго держала ноги в тазу, а Надежда Германовна подливала погорячей. Железная койка с тощим казенным матрасом, на которой спала Наташа Соколова, пустовала. Марине Ивановне предложили остаться ночевать. Та осталась.

…На пристани Марина Ивановна встретила Лизу Лойтер. Была такая пианистка, аккомпаниатор, музыковед, тогда жена поэта Ильи Френкеля. Она работала в Чистополе в детском интернате, где у нее находилась дочь. Марина Ивановна подошла к Лизе, когда та стаяла в очереди в кассу, и попросила купить билет.

— Я вижу, вы интеллигентный человек, пожалуйста, не откажите купить мне билет до Елабуги, здесь столько пьяных, а я очень боюсь пьяных…

Лиза Марину Ивановну не знала, та ей представилась. Ей показалось, что Марина Ивановна была голодна, что ей надо было дать кусок хлеба, но у Лизы с собой был только арбуз, и они съели его, сидя на скамеечке на берегу. С Лизой был мальчик — Юра Барт, она везла его в Казань: в потасовке он налетел на стеклянную дверь, поранив лицо, и его надо было срочно показать врачу-специалисту.

Пока ждали пароходов, разговорились. Лизе запомнилось, что Марина Ивановна страшилась зимы, зимнего быта, говорила о зиме, поеживаясь, словно бы ей от одних только мыслей уже становилось холодно. Как напастись дров на всю зиму и чем заработать на эти дрова… Она ничего не умеет делать, у нее нет никакой профессии, она только умеет каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, можно и на подоконнике, только бы писать, это ее единственная работа, но работа эта теперь никому не нужна… Говорила о сыне, он стал совсем взрослым, а она никак не может привыкнуть к тому, что он уже вырос!.. Он очень красивый, на него уже заглядываются молодые бабы, здесь столько молодых баб без мужиков… Дети вырастают и уходят, так, конечно, должно быть, таков закон жизни, но несправедливый закон! Это больно…