Мария Белкина - Скрещение судеб

В основном благородстве его, в большой доброте и в страдальческой сущности ни секунды не сомневаюсь…»

Но между тем Берлином 1922 года и Москвой 1939–1941 гг. путь был слишком длителен и сложен, и слишком разными дорогами шли Эренбург и Цветаева…

Июнь. В июне выходит журнал «Интернациональная литература», где напечатан «Робин Гуд и Маленький Джон», Марина Ивановна переводила это еще весной в Голицыно. А в журнале «Дружба народов» — «Раненый Барс» Важи Пшавелы. Потом, в августе, в той же «Дружбе народов» будут напечатаны ее переводы поляков, и «среди них замечательный» — Юлиан Пшибось. Но этот августовский журнал она уже не увидит, вряд ли успеет увидеть, как и журнал «Работница и крестьянка», где поместят ее перевод Лысогорского «Песнь о работнице», — 8 августа она уже уедет из Москвы…

3 июня 1941 года Мур писал Але:

«Дорогая Аля!

Сейчас 11 ч. 30 мин. дня. За окном почему-то идет подобие снега. Но я люблю такую погоду. За столом мама тоже пишет тебе письмо. Последние два-три месяца мы сдружились с Асеевым, который получил Сталинскую премию I степени за поэму «Маяковский начинается». Он — простой и симпатичный человек. Мы довольно часто у него бываем — он очень ценит и уважает маму. Маме предлагают выпустить книгу переводов — это хорошая идея… Только что звонила Лиля — получила на имя мамы книгу стихов Эренбурга об Испании и Франции «Верность» с трогательным посвящением. Сегодня мама пойдет в Гослит — подписываться на заем».

Книга переводов действительно могла оказаться реальной возможностью получить деньги, и это должно быть как-то на какое-то время несколько обнадежило Марину Ивановну и хоть немного дало ей передохнуть перед новым ударом, который вот-вот должен был обрушиться на нее, и не только на нее.

Она, как и все мы, подписывается на заем, не имея денег, и у нее будут высчитывать из гонораров, которые и так не бог весть какие! Она занимается общественной работой, она уже давно, с весны 1940 года, со знакомства с Яковлевой, регулярно посещает творческие собрания, где обсуждаются переводы товарищей, где дается консультация молодым, начинающим переводчикам. Яковлева писала, что «включилась в работу М.И. прежде, чем ее оформили членом групкома, а стало быть, профсоюза. М.И. была немногословна. Но каждое ее слово было весомо, било в цель. Ум у нее был мужского склада. Да и в характере не было ничего «бабьего». Она судила резко, склонна была к насмешкам».

В июне Марина Ивановна занимается на курсах П.В.Х.О. [96]. Курсы эти были обязательными для всех граждан страны, все должны были знать, как вести себя при налетах вражеской авиации, как тушить зажигалки, которые будут сбрасывать на нас с самолетов, как эти зажигалки хватать щипцами и тушить в песке или в воде. Какие ядовитые газы может применить противник и какие меры самозащиты существуют. Крутили фильмы о войне в Испании, показывали, как бомбят Лондон и люди спасаются в бомбоубежищах, как из-под развалин домов вытаскивают убитых и раненых, как эвакуируют из Лондона детей… (Все это, конечно, не для воспаленных нервов Марины Ивановны!)

Мне рассказывали, что на занятиях ПВХО она с недоверием относилась к противогазу, уверяя — если действительно придет необходимость его надевать, то шланг обязательно перекрутится и уж лучше будет умереть от газов с открытым лицом, чем задохнуться под этим резиновым забралом…

Марина Ивановна по-прежнему бывает по вечерам у друзей и знакомых, но теперь она часто приходит одна, без Мура. У Мура появилась девушка, и он предпочитает проводить время с ней.

Когда я была у Марины Ивановны последний раз и разговор шел на кухне, где она что-то варила и на столе лежал тот чертов петух, она жаловалась на Мура, что он становится совсем неуправляем, что он дружит с какой-то девушкой (а зимой у нас на Конюшках она сетовала на то, что у Мура нет друзей, что он совсем один!), что девушка эта ему не пара — мало образована, недостаточно интеллигентна, у нее дурной вкус, она старше Мура, а главное, опытнее его и явно через многое уже прошла…

Я тогда невпопад сказала, что Муру уже шестнадцать лет, а дать ему можно и двадцать и что ведь все равно рано или поздно…

— А я смотрю на это иначе!.. — перебила меня Марина Ивановна.

10 июня Марина Ивановна пишет поэту-переводчику Кочеткову:

«Дорогой Александр Сергеевич!

У меня перестал действовать телефон, м. б. совсем, м. б. временно — не знаю.

Мы остаемся на прежнем месте, так как нигде новых жильцов не прописывают.

Вся надежда — на дачу.

Ныне я от 6 ч. до 8 ч. в Клубе писателей на лекции П.В.Х.О. Оттуда пойду домой и буду вас ждать.

Еще я дома с утра часов до четырех, — как вам удобнее.

Очень нужно повидаться.

Очень растерянная и несчастная. МЦ».

13 июня Муля сообщает Але о матери: «Вообще к ней относятся хорошо, а кое-кто, например Асеев и Эренбург [97], — очень предупредительны. К сожалению, с соседкой она не нашла общего языка, но такая уж у нее планида. Это, впрочем, не мешает ей быть очень деятельной, много работать и по-прежнему считать твоего брата-красавца грудным младенцем. Нечего говорить, что убранство ее комнаты, мягко выражаясь, оставляет желать лучшего! Боже, что это такое!..»

Видно, как-то в эти дни Марина Ивановна зашла на Кропоткинскую к Марии Александровне Вешневой, сестре Ярополка Семенова. И та вспоминала, что Марина Ивановна была очень расстроена, все время говорила, в какое опять безвыходное положение она попала с жильем. Вешнева предложила ей на летнее время свою квартиру: она с детьми будет на даче, муж ее, Федор Александрович Леонтович, только ночует, он целые дни на работе, квартира большая, и они не будут мешать друг другу. Но Марина Ивановна отказалась, говоря, что это не выход из положения, летом они с Муром могут устроиться и на даче. И потом она боится керогаза, а газовой плиты на Кропоткинской еще не было. А главное, она боится своим присутствием в квартире повредить ее мужу, который работает режиссером на кинохронике… Лето-то проскочит, а что и как будет дальше?!

18 июня, день второй годовщины своего возвращения в Россию, Марина Ивановна проводит в Кусково, куда она ездит с Муром, с Алексеем Крученых и с Лидией Либединской.

А 19 июня Мур пишет Але:

«Дорогая Аля!

У меня два новых увлечения: одна девица и футбол. Девицу оставили на 2-й год в 9-м классе, ей 18 лет, украинка, была в Ташкенте, а теперь ей нечего делать, и мы гуляем, обмениваемся книгами, ходим в кино и т. п. Мама злится, что «ничего не знает о моей знакомой», но это пустяки. Во всяком случае, я с этой девицей здорово провожу время, она остроумна и изящна — а что мне еще надо?

Увлечение № 2 — футбол — я предвидел. Острые ощущения — замечательная штука! Я был уже на 4 матчах первенства страны. «Болею» за кого попало. В СССР приехали писатели Жан-Ришар Блок и Андре Мальро. Блок выступал в «Интернац. литературе». Сегодня был в кино с моей девицей — смотрели «Кино-концерт» и «Старый двор». Ничего. Лемешев качается на люстре — эффектно. Мы смеялись над поклонницами Лемешева. Моя подруга любит джаз и балет и не понимает «большой музыки». Обожает читать Клода Фаррера. Мы с ней часто гуляем вечером — днем слишком жарко. В общем, как видишь — живу. Сегодня иду на футбол «Трактор» — «Динамо». Прочел замечательнейшую книгу — прямо открытие для меня: «Богатые кварталы» Арагона. А мама эту книгу не переносит!..»