Фредерик Бегбедер - Конец света: первые итоги

В романе «Осень в Пекине» не упоминается ни об осени, ни о Пекине, — это «новый роман». «Красная трава» — первый пример вымышленной автобиографии, появившейся задолго до Сержа Дубровски [89] Дубровски Серж — французский писатель и теоретик литературы, автор неологизма «автовымысел» (autofiction), обозначающего литературный жанр, объединяющий в себе черты автобиографии и художественного вымысла . «Я приду плюнуть на ваши могилы» — это Джеймс Болдуин… за шесть лет до первой публикации Джеймса Болдуина. И наконец, «Пена дней», написанная сразу после войны всего за три месяца. Разумеется, это его лучшая книга. Если сегодня еще ведутся споры о Борисе Виане, то лишь потому, что он в 26 лет сочинил этот бесспорно блестящий роман. Чтение «Пены дней» омолаживает. Это особый лосьон, эликсир вечной юности. Надо сказать, что в зависимости от возраста читается он по-разному. В 14 лет «Пена дней» может стать своего рода инициацией, равно как и «Над пропастью во ржи». В 40 лет эта неволшебная сказка волнует совершенно иначе, потрясая нас своей ложной наивностью и обманчивой невинностью. Пожалуй, можно даже заподозрить автора в цинизме: зачем он собственную сердечную одышку превращает в «легочную кувшинку» своей героини Хлои, названной так в честь одной из композиций Дюка Эллингтона. Чем дольше живешь, тем вернее этот текст оборачивается мадленой. Когда я буду перечитывать его в 60, 70, 80 и 90 лет, он позволит мне снова вернуться в мои четырнадцать. Некоторые авторы стареют быстро; другие не дают нам состариться.

Мне хотелось бы подчеркнуть серьезность Виана, раз уж он сам не потрудился этим озаботиться. Наводящий ужас на всех и вся Андре Бретон сказал, что «Пена дней» — «шедевр игривости и поэзии». Прислушаемся к его словам. И напомним, что в 1924 году тот же тиран заявил в первом «Манифесте сюрреализма», что столь «низкий жанр, как роман», может быть оплодотворен только «чем-то чудесным». Дерзкая выходка Виана доказывает, что Бретон был прав, а Сартр ошибался, противопоставляя прозу и поэзию (только роман способен бросить вызов миру, тогда как поэзия — это стремление убежать от мира). Человеком, который в ХХ веке сумел объединить одно с другим, и стал Борис Виан. Возьмем, например, такой отрывок из «Пены дней»: «Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики» [90] Пер. Л. Лунгиной . Что это, шутливая словесная игра выпускника Высшей школы искусств и ремесел? Или красота по-бодлеровски двоящихся ощущений? Абсурдистский юмор, достойный Льюиса Кэрролла? Бред придурочного лицеиста? Отнюдь нет. В этом предложении просто-напросто описывается, как солнечные лучи отражаются от раковины и, словно зверьки, играют на полу в круге отраженного света. Кто из нас не видел, как кошка гоняется за падающим из окна солнечным зайчиком? А Виан превратил эту картинку в танец, да еще и добавил к ней химическую метафору «желтой ртути». Его сюрреализм одновременно является и гиперреализмом. Неудивительно, что его редкие художественные полотна напоминают работы Сальвадора Дали и Ива Танги. В знаменитом предисловии к «Пене дней» он открыл секрет своей писательской кухни: это «самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца». Как тут не вспомнить «правдивую ложь» Кокто? Виан-прозаик настолько же привержен реализму, насколько и ирреальности; это политически ангажированный поэт — именно потому, что юмор позволяет ему ощутить свою оторванность от окружающего. Виан — писатель чрезвычайно литературный, который несет чушь, но ни в коем случае не шутит.

Те, кто думает, что после 25 лет читать Виана не следует, должны также предупредить всех своих друзей, чтобы держались подальше от Рабле с его экскрементами, от тяжеловесных фарсов Мольера, от «аграмадин» Жарри, от несообразностей Андерсена, от ребячливости братьев Гримм, от любовных чар в духе «Тристана и Изольды» или Шекспира, от неологизмов Кено, от абсурдизма Ионеско, от инфантильных рассказов Марселя Эме, от вульгарного арго Селина, от сортирного юмора Сан-Антонио и меланхолических каламбуров Блондена. Старость и так не радость, и мне кажется, было бы не слишком правильно заставлять пожилых людей читать исключительно Ришара Милле [91] Милле Ришар — французский католический писатель .

//- Биография Бориса Виана — //

Борис Виан родился в 1920 году в Виль-д’Аврэ и умер в 1959-м от сердечного приступа, случившегося во время сеанса в кинотеатре «Ле-Марбёф», на показе фильма, снятого по его роману «Я приду плюнуть на ваши могилы» («J’irai cracher sur vos tombes»). За свою недолгую жизнь этот выпускник инженерного факультета Высшей школы искусств и ремесел успел сделать немало. Он написал несколько романов: «Сколопендр и планктон» («Vercoquin et le plancton», 1946), «Пена дней» («L’Écume des jours», 1947, единственная книга, включенная мной в оба рейтинга), «Осень в Пекине» («L’Automne à Pékin», 1947), «Красная трава» («L’Herbe rouge», 1950), «Сердцедер» («L’Arrache-cœur», 1953); сочинил ряд песен (в числе моих любимых — «Жалоба на прогресс», «Я сноб» и «Я пью»), под псевдонимом Вернон Салливан издавал детективы («Я приду плюнуть на ваши могилы» вызвал в 1946 году шумный скандал), печатал переводы («Нуль-А» Ван Фогта, 1953). Кроме того, он играл на трубе, писал многочисленные статьи, стихи, сценарии и театральные пьесы. Успех и слава пришли к нему посмертно. Раймон Кено не ошибся, когда, узнав о его смерти, объявил: «Теперь Борис Виан станет Борисом Вианом».

Жан-Мари Гурио изобрел новую форму литературного творчества. Много вам известно писателей, совершивших то же? Если брать ХХ век, то это будут Бретон, Селин, Джойс, Фолкнер… Пожалуй, всё: список получился не слишком длинным. Остальные склонились перед трудностями. Надо оказаться в нужном месте в нужное время и слушаться инстинкта. Однажды вечером 1985 года Гурио сидел в баре на улице Труа-Порт. И вдруг один из посетителей, явно навеселе, сообщил приятелю: «Хищное растение не может придерживаться вегетарианства, ну, мне так думается…» Гурио прислушался к инстинкту, достал свой желтый блокнот и шариковую ручку и увековечил изречение. Так родились «Заметки у барной стойки». «Эта коротенькая фраза своим замечательным лаконизмом, свойственным только коротким фразам, и легкой сумасшедшинкой меня потрясла».

Гурио понял, что работать бессмысленно: надо просто записывать, что говорят люди. «Жизнь коротка, а час длится ужас как долго». Только реальность гениальна, и ремесло писателя в том и состоит, чтобы грамотно организовать за ней слежку. «Заметки у барной стойки» — это не афоризмы и не максимы. Это забавные экспромты, философская чепуха, остроумные шутки, поэтические сентенции, комичные реплики, «пыль с ароматом аниса»: «Мир, выраженный в словах, и вещи, увиденные по-другому» (так утверждает летописец).