Антонина Пирожкова - Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

Хозяин рассказал мне, что он прораб на каком-то строительстве и что заполнял наряды рабочим на заработную плату, поэтому не спал, а жена его работает уборщицей в Доме творчества. Их деревня на расстоянии всего пяти километров от него. Спросил меня, не боялась ли я волков, сказал, что были случаи, когда волки нападали на цепных собак в поселке.

Скоро приехал небольшой автобус с врачом, он там же, на кухне, сделал мне укол камфары в руку, меня посадили в автобус и привезли к дому. Целая толпа отдыхающих толпилась на крыльце и в вестибюле. Беспокойство всех было огромное. Когда я не вернулась ни к обеду, ни к ужину, отдыхавший там писатель Александр Альфредович Бек позвонил в воинскую часть и попросил помощи. Это они заводили мотор, стреляли и прочесывали ближайший лес. И хотя их поиски не имели успеха, они все же мне помогли тем, что стреляли и заставили меня повернуть в нужном направлении.

Врач прежде всего решил узнать, какое у меня давление, и когда оказалось, что оно нормальное, я ему сказала: «Теперь Вы знаете, как надо лечить высокое давление?» И все же врач не отпустил меня ночевать в мою комнату, а поместил рядом с врачебным кабинетом. Я сняла лыжный костюм и легла в постель. Мне принесли что-то поесть, после чего я заснула.

Утром я перебралась в свою комнату, переоделась, пришла завтракать и поневоле стала знаменитостью. Все хотели со мной поговорить, узнать подробности моего приключения и спрашивали, не собираюсь ли я о них писать. Но тогда я и не думала писать воспоминания.

Часто я ездила одна в Новый Афон к Аруту и Оле; мы встречались уже не только как друзья, но скорей как родственники. Всегда приятно приезжать туда, где вас любят и ждут. В один из приездов я была такой замученной, что сразу улеглась в постель и решила не вставать, пока не пройдет эта усталость. В тот же день всадник с гор привез корзину роскошных мандаринов, и ее поставили возле моей кровати. В обед Арут принес мне шашлык и стакан красного вина и сказал: «Сталин так не жил, как мы живем».

Пролежав три дня, я встала и сказала Оле, что хочу работать. Фрукты и овощи были собраны, на деревьях оставались только оливки. Я собрала их большую кастрюлю, но ни я, ни Оля не знали, как их надо солить. Оливки простояли дня три, а потом Оля засыпала их крупной солью и поставила в кладовую на полку.

Работать мне все еще хотелось, и я, гуляя, увидела, что колхозники убирают кукурузное поле. Я тут же присоединилась к ним и стала ломать початки кукурузы, пока всех не позвали обедать. В пустом табачном сарае были поставлены деревянные скамьи; на их чисто вымытую поверхность деревянной лопаткой накладывались кучки сваренной мамалыги, в середину которой ложкой наливался соус из фасоли с аджикой. Вымыв руки, все садились на деревянный пол сарая и руками ели мамалыгу, отламывая ее куски от краев и обмакивая в кислый и острый соус.

Обедая вместе со всеми, я вспомнила, что когда-то угощала Андре Жида форелью под белым соусом за отлично сервированным столом, а теперь сижу на полу и ем руками. После обеда каждому поливали из чайника, и, вымыв руки, все шли снова ломать початки и только закончив работу отправлялись по домам.

Когда я собралась уезжать в Москву, Оля вспомнила про кастрюлю с оливками. Они оказались черными и вкусными, как те королевские маслины, которые мы с Бабелем покупали в Одессе.

Мои поездки к Аруту и Оле иногда приходились на позднюю осень. Купаться в море было уже холодно, и я один раз попросила Арута съездить навестить его сестру Варсеник.

Она к тому времени вышла замуж за вдовца с сыном, которому было лет тринадцать-четырнадцать. Их дом, расположенный недалеко от Пицунды, состоял из одной большой комнаты с очагом в виде плиты с духовкой, маленькой спальни и кладовой. К дому примыкала пристройка на деревянных столбах, где было несколько спальных комнат с постелями, ватными одеялами и подушками. Пока Варсеник жарила индейку и готовила другую еду к ужину, мы разговаривали с ее мужем Евгеном о жизни у них и в Москве. Мальчик, сын Евгена, залез на дерево, собрал мелкой сладкой хурмы и поставил ее передо мной. Поужинав и еще поговорив немного, Варсеник проводила меня в одну из спальных комнат пристройки и дала два ватных одеяла — в комнате пристройки было адски холодно. Согреваясь под одеялами, я подумала: сколько же гостей спало на этих простынях, под этими одеялами без пододеяльников. Но мысли эти я скоро отбросила и, согревшись, заснула.

Утром после завтрака мы с Арутом пошли к морю, погуляли по берегу у поселка Пицунда, известного в России курорта. Затем вернулись в дом Варсеник, попрощались с хозяевами и электричкой уехали домой, снова проехав через мои тоннели.

В другой свои приезд к Аруту и Оле, также поздней осенью, я настояла на том, чтобы мы поехали к дяде, тому самому у которого Арут и его младший брат Самуэль жили в детстве, когда их отец Маргос должен был уехать в Константинополь, скрываясь от преследования властей.

Мы решили плыть до Гагр на небольшом теплоходе. На море начался шторм, не такой большой, но Олю укачало, ей было очень плохо. Мы с Арутом морской болезнью не страдали. Из Гагр мы пешком отправились к дому дяди, расположенному высоко на горе. Шли по узкой каменистой серпантинной дорожке, поднимаясь все выше. Казалось, что ей не будет конца, так долго мы по ней шли.

Дом был недавно построен, в его нижней части располагалась кухня и кладовые, на верхнем этаже — большая комната типа гостиной и спальни. Нас принимали в гостиной и угощали жареной индейкой и всякими домашними солениями. Заставили меня выпить рюмку водки, и дядя Арута благодарил меня словами: «Если бы не ты, не знаю, когда бы я увидел у себя Арута и Олю».

После обеда все пошли осматривать сад. Живя в одиночестве на этой горе, можно было распоряжаться прилегающими к дому участками земли, и на ней были посажены деревья слив, инжира, хурмы, яблонь и груш, а также отдельные плантации цитрусовых. Была целая аллея, образованная виноградом различных сортов. Сад великолепный и очень ухоженный, в таком саду мне еще не приходилось бывать в Абхазии.

Воду брали из горной речки, протекавшей под горой; ее привозил осел. Наверху ему навешивали два бочонка по бокам спины, шлепали рукой, и осел сам отправлялся за водой. Внизу всегда дежурил кто-то, кто наливал эти бочонки, и осел сам отправлялся по тропинке наверх к дому.

Домой мы возвращались электричкой. Вечерами мы с Олей очищали с веток лавровые листья, которые Арут продавал на базаре в Москве и однажды с ними доехал до Новосибирска. И в Москве, и в Сибири лавровый лист стоил очень дорого, поэтому Арут засадил все свободные места своего сада кустами лавра. В то время как мы очищали лавровые листья, Арут варил самогон из слив. Увидев это, я спросила Арута, разрешается ли это занятие члену партии, каким он был. Я знала, что в стране идет борьба против самогоноварения. На мой вопрос Арут ответил, что было даже заседание партийного комитета, на котором разрешили всем членам партии варить самогон, так как иначе пропадают сливы и другие фрукты, которые все имеют, и даже секретарь партийной организации.