Эугениуш Червиньский - Юность, опаленная войной

На берегу скапливается все больше людей, которые не умеют плавать. Из скрепленных застежками ремпей они пытаются сделать какое-то подобие каната, перетянуть его на другую сторону и тем самым облегчить себе переправу.

Едва удалось скрепить канат, как масса людей бросается в воду. Один из ремней не выдерживает, лопается, и многие начинают тонуть. А немецкие пулеметы все неистовствуют...

Я лежу, втиснувшись между кочек, и вижу, как к берегу подбегает недавно произведенный в подпоручники Молли. Второпях раздевается догола и прыгает в воду. И мне ждать нечего. Сбрасываю шинель, мундир, ботинки. Бросаю в воду пулемет и плыву.

Плыву медленно, размеренно - экономлю силы. Сзади раздаются какие-то радостные, возбужденные крики. Оглядываюсь и вижу, как вдоль берега бежит Молния (Габриэль Вонсович) и громко призывает:

- За мной, там недалеко, вверх по реке, есть мостик!

Однако я не возвращаюсь назад: верю в собственные силы. Ведь меня учил плавать капрал подхорунжий Map-цель, а друзья недаром прозвали его Торпедой. Несмотря на это, я плыву все медленнее, еле двигая руками и ногами. У меня темнеет в глазах. "Ну, еще немного, уже близко берег",- пытаюсь придать себе бодрости и заставить сделать последнее усилие. Наконец я чувствую под ногами спасительный грунт. Судорожно хватаюсь руками за камыш. Минуту отдыхаю. Все еще запыхавшийся, вылезаю из воды. Ноги постепенно наливаются прежней силой.

Рядом со мной карабкается с простреленной ладонью Стена. На лугу вижу супругов Бараньских, которые устремились в сторону советских окопов. Мы оба следуем их примеру. Над нами с визгом разрезают воздух артиллерийские снаряды. Впереди поднимаются четыре фонтана взрывов. Бараньские падают - оба ранены. Очередной снаряд разрывается недалеко от меня и обрызгивает липкой грязью. Правую ногу пронизывает жгучая боль. Смотрю на нее и вижу, как вниз вместе с грязью стекает кровь. Снова свист снарядов. Я падаю и ищу глазами какое-нибудь углубление, где можно было бы спрятаться. Снаряды ложатся все дальше, почти у советских окопов. В нескольких метрах от меня притаился раненный в лицо Стена, а около него - окровавленный подпоручник с пистолетом в руке и молодой парень с оторванной стопой.

- Спа-а-аси-и-те! -кричит он жутким голосом.

При виде раненых на глазах у меня невольно появляются слезы. Я ничем не могу им помочь, да и мне никто не спешит на помощь. Пытаюсь двигать пальцами раненой ноги - боли не чувствую, встаю.

- Лежи, здесь полно мин! - предостерегает раненый подпоручник.

Осматриваюсь - действительно, в двух шагах от себя вижу притаившуюся в траве мину ПОМЗ-2. Далее, зловеще выставив усы, торчат другие. На верхней части каждой из них укреплена звездообразная проволочка. Даже не умея обращаться с минами, я догадываюсь: достаточно дотронуться до нее - и сработает взрыватель, мина взорвется. Поднимаю ногу и осторожно перешагиваю через блестящий проводок. Пронесло! Вот еще одна проволочка, и я снова перешагиваю через нее. Не далее чем в сорока - пятидесяти метрах от меня окопы. Советский солдат, стоя на бруствере, отчаянно жестикулирует и громко кричит мне:

- Стой, стой! Куда лезешь? Здесь минное поле! Взорвешься!

- Пройду,- отвечаю я и упрямо шагаю дальше, соблюдая еще большую осторожность. Пока все идет хорошо.

И вот я уже в траншее рядом с двумя советскими солдатами - расчетом пулемета. Старший смотрит на мою раненую ногу:

- Пойдем, надо как можно скорее сделать перевязку.

Мы входим в неглубокий блиндаж. Сержант сажает меня на чурбан и водой из котелка обмывает кровоточащую рану. Его индивидуального пакета не хватает.

- Вася,- зовет он,- дай свой пакет!

В землянку входит солдат, который недавно кричал мне с бруствера, развязывает висящий на деревянном крючке вещмешок и подает бинт. Сержант, как профессиональный санитар, обматывает мне ногу. С интересом разглядываю солдатское хозяйство. В одном углу лежит куча соломы, покрытая плащ-палаткой, на крючке висит еще один вещмешок с притороченным к нему прокопченным котелком. На полке, наскоро сделанной из старой доски, лежат два куска черного хлеба. На остальное я уже не смотрю. Во рту появляется слюна. Не могу пересилить себя и прошу:

- Дайте хлеба...

Почти одновременно солдаты тянутся за хлебом и подают мне. Какой прекрасный хлеб! Он был вкусен, как какой-нибудь деликатес, и моментально исчез в моем пустом желудке. Я с надеждой оглядываю землянку.

- Больше у нас ничего нет,- по-деловому объясняет Вася.- Теперь закури,продолжает он, вытягивая кисет с махоркой и кусок газеты.

- Не курю.

- Тогда мы закурим,- говорит он и ловко сворачивает толстые цигарки.

- Ты, сынок, поляк?

- Польский партизан,- отвечаю я.

- Да...- говорит сержант в раздумье.- Нехорошо получилось, ошиблись мы. Что ж, бывает и так. Ведь мы думали, что это немцы идут в атаку... Ну, а теперь, если можешь ходить, иди на санитарный пункт. Там тебя осмотрят, дадут поесть...

Я осторожно встаю. Прощаюсь с гостеприимными солдатами и медленно, хромая бреду по ходу сообщения в тыл. У лесной дороги траншея заканчивается. Я вылезаю из нее и через несколько десятков метров наталкиваюсь на группу наших партизан, беседующих о чем-то с советскими солдатами. Подпоручник Молли стоит еще голый и лязгает зубами. К нему подходит советский солдат и протягивает шинель. Молли благодарит. Какой-то лейтенант велит нам идти к полевой кухне, которая стоит за ближайшим поворотом. Мы направляемся туда все вместе. Из-за деревьев тянет запахом жареного лука. Здоровые спешат, обгоняя раненых. А вот и кухня. Около нее классически толстый повар жарит свиное сало с луком. Завидев нас, объясняет:

- Еще минуточку подождите. Хм-м, у вас нет котелков... О, возьмите консервные банки. Ложек, к сожалению, у меня нет.

Из землянки выходит усатый старшина и, глядя на нас, командует:

- Построиться в очередь. Раненые будут накормлены первыми.

- Видишь,- говорит раненный в ногу и в руку Гром,- где армия, там и порядок.

Мы получаем по литровой банке густой пшенной каши, хорошо заправленной тушенкой и свиным салом с луком. Обжигая губы, с жадностью опорожняем банки.

Вокруг нас собирается большая группа советских солдат. Вскоре приходят несколько офицеров и формируют маршевую колонну, Я пытаюсь встать, но только теперь чувствую, как сильно болит у меня нога. Ко мне подходит советский офицер.

- Отдыхай, сейчас прибудут подводы,- разрешает он.

Часть партизан уходит. Около кухни остаются только более десятка раненых. Повар угощает всех настоящим грузинским чаем. Подъезжают санитарные подводы, и санитары помогают раненым погрузиться.

В госпитале

По дороге мы обгоняем наших легко раненных партизан, отдыхающих на обочине. Над ними поднимаются густые клубы дыма от самокруток, которые они с жадностью курят. Обрадованные, расспрашиваем друг друга о друзьях и знакомых.