Владимир Осин - Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель

Вернувшись домой, я застала мою квартиру почти всю разгромленной, многое было похищено, много мебели попорчено. Кроме того, комиссар устроил в моем доме продовольственный пункт для солдат из окрестностей Петербурга, потерявших связь со своими частями. Эти господа, беспрепятственно сновавшие повсюду, обратили мой дом в большой трактир, в котором студенты и курсистки варили им обеды не только на кухне, но и в салонах. Студенты и курсистки держали речи, пели революционные песни и под звуки рояля предавались какой-то безумной пляске.

Тотчас после моего возвращения меня заставили в знак моего принудительного гостеприимства внести 5000 рублей. Две недели провела я в этом отвратительном соседстве. Мне предоставили две комнаты, моей же прислуге — восемь.

Я никогда более не увижу Италии… Никогда! Сколько грусти заключается в этих словах! Мои скромные средства не позволяют мне согреваться лучами солнца Италии, любоваться прелестными пейзажами римской Кампаньи, которую я там любила, которой я так восторгалась; не увижу я более и музеи, и церкви, в которых я проводила столько часов, и произведения искусства, бывшие моими старыми друзьями! Никогда более не смогу я посетить милые художественные ателье на Биа-Маргута, где я под руководством моего друга Пьетро Габрини сама немного занималась живописью.

Рим! Как много говорит это слово сердцу чуткого, образованного человека! Сколько жизни заключается в этих старых руинах, кажущихся более живыми, чем все памятники нового времени! Какой-то французский писатель сказал, что каждый в Риме находит то, что он туда принес в своей душе. Как это верно! Немало вечеров проводила я на севере в обществе Гете, Ранке, Гервинуса, Тэна, Сенкевича, Марии Корелли и других знаменитостей; назову еще Мориса Палеолога, который в своей прекрасной книге, посвященной описанию Рима, раскрывает все сокровища своих глубоких познаний; затем — Поля Бурже. Всем им я должна быть благодарной за то, что каждый угол, каждый камень в Риме имеет для меня свое значение.

В молодости я бывала в Риме, но из всех тех, кого я часто там видела, теперь уже никого нет в живых. Мой старый друг Сольмс жил в палаццо Каффарелли, ныне уже не существующем. Граф Ревертера, бывший австрийский посол при Ватикане; барон фон Брук — в Квиринале; барон фон Икскюль жил в здании русского посольства, в паллаццо Чиги. Извольский тогда еще был молодым, блестящим советником посольства и лишь впоследствии был призван возобновить добрые отношения между Россией и Священным престолом. Затем назову еще умнейшего из наших дипломатов, барона Эрнста Мейендорфа; мою старую тетку, графиню Ржевусскую; княгиню Паллавичини, графа Сомаглиа; моего двоюродного брата Талатеска. Их всех уже нет на свете!..

Я часто приезжала в Рим, так как дочь моя была замужем за русским посланником, бароном Модестом фон Корфом, и стала настоящей итальянкой. Оба они прожили в Риме 15 лет. И брат мой, граф Александр фон Келлер, долго служивший в посольстве, стал настоящим римлянином. На Бие Систине старый граф Григорий Строганов, этот известный коллекционер, устроил в своем доме прекрасный музей, который я с удовольствием посещала. Много интересных часов провела я в обществе старого графа и его друга скульптора д'Эпинай, прекрасного художника и блестящего человека общества.

Судьба сжалилась над графом Строгановым: он умер, не узнав, что его дочь, красивая княгиня Щербатова, с внучкой и внуком его, а также и с невестками год тому назад были умерщвлены большевиками в их замке Немирове (близ принадлежавшего им города).

Вилла «Мальта» была построена графом Леоном Бобринским и его супругой, оказавшей столько внимания мне и моему брату. Граф Бобринский имел красивейшие в мире розы, которые он поливал бульоном, роскошь, которую и Ротшильд не мог бы себе позволить. У них я встретила донну Лауру Мингетти и донну Франческу Кассели. Первую я встречала впоследствии часто на вилле «Мальта», когда эта роскошная вилла перешла во владение князя Бюлова.

У Бюловых я также проводила прелестные вечера в обществе князя и обеих выдающихся женщин, окружавших его таким вниманием и любовью. Князь Бюлов, как известно, не только большой государственный деятель и блестящий, остроумный собеседник. Картины людских отношений, которые он рисовал перед нашими глазами, благодаря его большой наблюдательности и познаниям доставляли огромное наслаждение интимному кругу его друзей в тихом уюте его римского дома.

В палаццо Кафарелли жила вдова моего брата урожденная княжна Шаховская, вышедшая затем замуж за немецкого посланника Флотова. Я очень любила мою невестку и очень уважала ее за ее прямой, откровенный характер. Она была блестящей светской дамой. Еще недавно поместила она в «Revue Contemporaine» [121]воспоминания о своем пребывании на Кавказе во время господства там большевиков, жертвой издевательств которых пришлось ей быть и спастись от них каким-то чудом.

Красивый палаццо Венеция, местопребывание австрийского посольства при Ватикане, был занят принцем Шенбургом и его женой, урожденной принцессой фон Эттинген. Их квартира была произведением искусства времен Ренессанса; их приемы, которым присутствие кардиналов придавало особый блеск, отличались роскошью, достойной представителей обоих больших домов — Шенбург и Эттинген. Я познакомилась с принцем Шенбургом в Петербурге, когда он был секретарем у своего дяди, принца Франца Лихтеншейна, этого рыцарского вида аристократа, любителя и знатока искусства, так уважаемого всеми нами.

Боюсь, что, к моему искреннему сожалению, я также никогда более не встречусь с Крупенским, этим жизнерадостным, сердечным человеком. Крупенские были милыми, гостеприимными людьми [122]. Она так умела побеждать свои телесные недуги в угоду своим обязанностям, как жена посланника.

Назову еще дом княгини Бишет Радзивилл, этот гостеприимный дом, где все были так дружески принимаемы. Гостеприимство было старым обычаем этого дома. Мать княгини, графиня Браницкая, славилась роскошью своих приемов в Ницце, Париже, Варшаве и на Украине, недавно умершая, в то время как петлюровские солдаты разоряли ее историческое поместье в Белой Церкви!

Я не должна забыть упомянуть донну Марию Мацолени, сиявшую во время моего первого пребывания в Риме своей красотой и приветливостью, которыми любовалась Европа и которые я нашла неизменными во время моего последнего посещения ее в ее доме.

Помню я также хорошо бельгийского посла Лео Джайта и его супругу, чей салон был долгое время одним из самых посещаемых в Риме. Мадам Лео Джайт находилась тогда в Париже, чтобы ухаживать за своим больным мужем, бывшим посланником в Петербурге и в Париже.