Мария Баганова - Майя Плисецкая

В 1953 году Плисецкой исполнилось 28 лет — а это вполне зрелый возраст. Страна переживала новый виток репрессий, печально знаменитое «дело врачей». В «Правде» была опубликована неподписанная статья «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей», в ней упор делался на национальность всех арестованных врачей — евреи. Обвинения против них увязывались с идеологией сионизма. Евреи-националисты объявлялись агентами американской разведки. Волна докатилась и до Большого театра: из его поликлиники вышвырнули за дверь отоларинголога с фамилией Фельдман. Врачом она была хорошим, оперные в ней души не чаяли, она лечила их несмыкание связок. «Враги у нас под носом, дочь убийцы Фельдман свила гнездо в нашей поликлинике!» — надрывался парторг на собрании.

В каждом еврее видели агента сионизма. Муссировались страшные слухи, что Сталин намерен переселить все иудейское племя на Дальний Восток, в Биробиджан. Он уже выселил целые народы — немцев Поволжья, крымских татар, чеченцев, ингушей. Так почему бы теперь не обойтись так же с евреями? Майя с ужасом ждала — что будет с ней? С ее семьей? Они же Мессереры, не Ивановы, да и внешность у нее — не славянская.

Но судьба распорядилась иначе: 2 марта 1953 года диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан зачитал ледяным голосом бюллетень о здоровье Сталина со зловещими словами — инсульт, потеря сознания, паралич тела, «дыхание Чейн-Стокса». Люди на улицах испуганно примолкли, заговорили шепотом. В афише на 4-е число значилась «Раймонда». Состоится спектакль? Или отменят?..

Спектакль состоялся — при полупустом зале. Люди боялись: вдруг соседи донесут, что в самый решающий, трагический момент истории семья NN развлекалась, театры посещала.

Пятого марта Сталин умер. К Колонному залу, где проходила гражданская панихида, потекли безбрежные толпы людей. Плисецкой, как участнице концерта в день его семидесятилетия, выдали «драгоценный» пропуск. Она пошла. Милостью судьбы не попала в страшную давку — миновала то жуткое место, Трубную площадь. Колонный зал был обит черным крепом. Звучала тягучая, медленная классическая музыка. Обстановка действовала угнетающе, Майя даже пустила слезу. Отрезвила ее произнесенная кем-то фраза: «Теперь-то тебя никто не боится.» Провокация? Испытывают? Майя взяла себя в руки и постаралась поскорее уйти. А дома ее встретила радостная, ликующая Рахиль Мессерер: сдох-таки тиран!

Потом был XX съезд КПСС и разоблачение культа личности, знаменитая хрущевская оттепель и реабилитация политзаключенных. То была далеко не свобода — лишь ее видимость. Но все же приоткрылся — чуть-чуть, на маленькую щелочку — железный занавес. И тридцать шесть человек — артисты Большого театра, танцоры из хора Пятницкого, исполнители народных песен из республик СССР — отправились на гастроли в Индию. Путешествие было интересным: поездом до Вены, потом поездом же — в Рим, а оттуда — самолетом до Караччи. В Риме артисты провели два дня — целых два дня!!!

Их водили по городу строго группой, как под конвоем. Отойти чуть в сторону, задержаться у фрески Микеланджело было нельзя. Сопровождающие, как назойливые мухи, контролировали буквально каждый шаг.

Потом перелет — и Карачи. Советских артистов черноокие экзотические красавицы в сари встретили поклонами и цветами. Нет, не привычными всем букетами, а венками из цветов, сплетенными с небывалым искусством. Небывалая роскошь: каждому артисту был предоставлен отдельный номер. Но соглядатаи не дремали! К Плисецкой был приставлен персональный сторож, он не отходил от нее ни на шаг, сопровождал всюду, не позволял отходить от группы, смотрел, что она покупает, как долго выбирает вещи. Балерина в ответ срывалась, дерзила, а гэбист злобился все сильнее.

Индийские песни, танцы — могли ли они оставить равнодушной великую балерину? Но знакомство с индийскими актерами не вписывалось в программу. Плисецкая наплевала на правила, пригласив переводчика, разговорилась с Раджем Капуром, чьи фильмы «Бродяга» и «Господин 420» шли в СССР, и бесподобной красавицей танцовщицей и певуньей Наргис, партнершей Капура по многим фильмам. Людям искусства было что сказать друг другу, но бдительному чекисту не было дела до их проблем: он злился и выразительно постукивал по циферблату часов, а потом долго выговаривал Майе за неформальное общение.

Потом принялся мелочно мстить. В музее, устав за день, она присела на скамейку и скинула с ноги жмущую туфлю — тут же подскочил соглядатай: не положено туфли снимать!

В целом индийские гастроли проходили неплохо, но артисты замечали, что большая часть выступлений остается непонятной зрителям. Один только «Умирающий лебедь» неизменно вызывал бурные аплодисменты — при том, что остальные номера той же Плисецкой оставляли индусов равнодушными. В чем же дело?

Объяснилось все на приеме, где Плисецкая сидела рядом с Джавахарлалом Неру. Он три раза приходил на концерты, и один раз с ним пришла красавица Индира с маленьким сыном.

Премьер несколько раз пытался заговорить с балериной то по-английски, то по-французски, но Плисецкая ни одного иностранного языка не знала! Ох, сколько огорчений доставил ей в жизни этот пробел в образовании!

Но в тот день Джавахарлал Неру подозвал переводчика-индуса и принялся рассказывать Майе индийские легенды о лебедях. Он говорил о том, что лебедь самое верное из живых существ на земле, что когда самец погибает, то самка, взмыв высоко в небо, камнем бросается на землю, не раскрыв крыльев, и разбивается насмерть. Что лебедь в смертельной агонии громко горестно стонет, можно сказать поет, издавая звуки осмысленные и мелодичные, и что лебединое чувство семьи должно стать образцом для человечества. Так вот почему здесь так понравился ее танец о Лебеде!!!

Потом принесли плов, обильно приправленный пряностями — такого вкусного плова Майя не пробовала больше никогда, и Неру стал аппетитно есть его руками, как это принято в Индии. Жестом он пригласил Майю последовать его примеру. Прозвучала реплика, сказанная через индийского переводчика: «Это блюдо есть вилкой и ножом — все равно что любить через переводчика». Улыбнувшись, Майя отбросила прибор и тоже принялась смачно поглощать аппетитный плов. А с другого конца стола на нее с ужасом смотрел соглядатай. Сам он не проглотил ни кусочка, а после ужина тут же оказался рядом с балериной и принялся задавать вопросы: о чем говорил с ней Неру? Почему через своего переводчика, не через советского?

— Неру спрашивал меня про вас, — съязвила выведенная из себя актриса. — Спрашивал, почему все едят, а один не притронулся. Предположил, что вы — верующий и поститесь.