Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

Именно с этого момента он стал для меня отцом Александром, и с этого момента он уже никогда не называл меня по имени и отчеству. «Вы обязательно ещё принесите что‑нибудь своё», — словно подписывая наш негласно заключённый акт взаимопонимания, сказал отец Александр. «А я уже давно не пишу, только по работе, как говорится, на хлеб», — ответила я, стараясь раствориться в чашке чая. Он рассмеялся (этот незабываемый смех!): «Вот и неправда. Кстати, я только что понял, почему у вас трудно складываются отношения: вы обманывать не умеете, у вас все на лице написано».

Как‑то в очередную и широкую полосу моего невезения и духовного безволия отец Александр очень своеобразно спросил о моём состоянии: «Почему вы редко приезжаете на службы и почему не общаетесь с прихожанами?» Эта наша беседа была, пожалуй, самой долгой и серьёзной. Он, как всегда, все понял и очень грустно сказал: «Как же в вас это глубоко — все самой, все в одиночку. Только помните, что Господь с вами, вы не одна, Он Вас поддерживает, Он вам ещё поможет. А в церковь приезжайте, когда сможете. Мы будем рады. И я». Я видела, что он был огорчён, и в который уже раз было стыдно.

В это время я перешла работать в журнал, создаваемый людьми, которых знала по журналистской работе, перо и талант которых очень ценила. Идея создания журнала, возвращающего забытые имена и забытые понятия, создание своего творческого коллектива, своего авторского круга была замечательна. Первые номера «лепились» с трудом, но на подъёме и с горячим желанием модняться до уровня лучших журналов 20–х годов В этот красивый журнал было вложено много надежд и сил. Но очень быстро дух поиска и творчества исчез | Отцу Александру понравился номер, посвящённый 1000 лети»о принятия христианства на Руси, и я видела, что ему хотелось напечататься в нашем журнале Я переговорила главным редактором, который сразу одобрил (и за одно это я по сей день ему благодарна) идею привлечения т акого извеет ного автора, как Александр Мень, сам предложил организовать круглый стол со священником–богословом и захотел с ним познакомиться.

Через две недели я уже вела отца Александра в редакцию и по дороге рассказывала, с какими замечательными интеллигентными людьми он сейчас встретится. Мы были с отцом Александром рады, как дети–заговорщики. Он был в светлосером костюме, с пышной седой шевелюрой (почему‑то запомнилась его фраза: «Все некогда, но до субботы надо обязательно подстричься»), а главное, он был в прекрасном весёлом настроении.

Я представила отца Александра главному редактору и, думая, что разговор будет долгим, села в холле читать гранки, чтобы затем проводить его в отдел истории культуры. К моему удивлению, минут через пять отец Александр вышел один, с вежливо–натянутой улыбкой (как потом выяснилось, ни о каком круглом столе не было и речи). И снова стыдно: отец Александр, конечно, понял, что главный просто хотел посмотреть на знаменитого писателя. Молча поднимаемся с ним на «чердачок», в низкую душную комнату под самой крышей, где он остаётся для знакомства с зав. отделом, который статью уже прочитал, и все с ним я уже обговорила.

Знаю, что через полтора часа у отца Александра назначена очень важная для него встреча. Снова жду его в холле и уже нервничаю. Через час (!) он спускается вниз. От весёлого настроения и следа не осталось, он смотрит на часы. Но ещё один наш сотрудник, поэт, милый человек, очень хотел познакомиться с Менем и просил подождать его пару минут. Несколько минут растягиваются в 15–20, так как поэт никак не может закончить телефонный разговор. Отец Александр смотрит на часы и терпеливо ждёт. И снова — неловко и стыдно.

Жаркий май. На моё вопросительное молчание, почему так долго, он отвечает: «Какой‑то странный прыгающий разговор ни о чём. Зав. отделом, по–моему, «плавает» в этих вопросах, потому и не знал, что изменить и предложить, а предложить своё очень хотелось», — уже с улыбкой, правда усталой, ответил отец Александр. Я была расстроена и не хватило сил это скрыть, а он вдруг остановился, обернулся на старинный особнячок, из которого мы только что вышли, как провалившиеся на экзамене студенты, положил свою большую тёплую ладонь мне на лоб и сказал: «Не надо так переживать, это все суета сует, — и, помолчав, добавил, — теперь я понял: здесь вы себя не найдёте, а потерять себя сможете. Но не огорчайтесь, всё будет хорошо».

И снова так стыдно! Полтора часа (это без дороги) он потерял на то, чтобы несколько человек на него посмотрели и один сказал, что материал надо сократить. А я‑то ему понарассказывала, как его знают и ждут в нашей интеллигентной редакции… (Господи, сколько же раз и сколько людей, сами того не желая и сами того не замечая, пользуясь своей ничтожной «властью», унижали и обижали опального священника и писателя. Зато теперь, наверное, с гордостью рассказывают, что были знакомы с самим Александром Менем!..)

С главным редактором я договорилась, что статьёй о Библии мы будем открывать первый номер следующего года и что надо предварить текст хотя бы полстраничкой об Александре Мене. Надо сказать, что эти шестнадцать машинописных строк дались нам (вернее, мне) очень трудно. Отец Александр всё время сокращал: мол, это нескромно, эти работы давно изданы, поэтому их не надо упоминать, и так далее. Наконец, мы пришли к окончательному варианту, при котором и он «не выпячивался» и я постаралась сказать хотя бы не меньше того, что пишут о нём на обложхах брюссельских изданий.

И как же снова было стыдно перед отцом Александром и обидно за него, когда через год (публикации его и о нём уже появились в очень многих изданиях) вышла эта статья в середине номера, от «предисловия» об авторе остались две курсивные строки, а сокращать статью надо было ради её красивого оформления!

Журнал я показывала отцу Александру в электричке. Он с интересом листал страницу за страницей. Дошёл до своей публикации, быстро пробежал столбцы, конечно, заметил, что нет текста о нём, что появились ещё сокращения, но ни словом не обмолвился. «Огромное вам спасибо», — сердечно сказал он, и журнал утонул в его портфеле. «Отец Александр, извините, что так получилось», — хотела я смягчить его невысказанное разочарование какими‑то объяснениями о непредвиденных редакцией обстоятельствах. «Что вы, что вы, очень красиво напечатано», — остановил он меня. Единственное, что немного успокаивало в тот момент — за год до этого все‑таки удалось опубликовать интервью с Александром Менем, которого знали во всём цивилизованном мире, но не уважали и не берегли в своём отечестве…

Отсчитываются часы, сутки, месяцы с тех пор, как не стало отца Александра. И когда бывает тяжко, горько и безысходно — без всякого усилия воли — я ощущаю на лбу его тёплую успокаивающую ладонь. Однажды он сказал: «Не оставляйте надежду», и у меня вырвалось: «Не убирайте ладони со лба». Отец Александр улыбнулся, задержал ладонь, а потом мягко заметил: «Как это вы хорошо так сказали?» И я прочитала ему стихотворение Окуджавы, в котором есть рефрен: «Не оставляйте надежду… не убирайте ладони со лба».