Арман Давлетяров - История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве

– Можно мне чаю? Устала… – прошептала она.

– Да-да, конечно! – рванул я скорее обратно в кафе, и когда я вернулся с пиалой, полной ароматного чая, супруга уже сидела на скамейке и немного виновато улыбалась.

– Перетрудились мы, – тихонько сообщил она, имея в виду себя и будущего малыша.

В этот момент я почувствовал настоящее облегчение, поскольку испугался, что жена может попросту умереть от таких нагрузок.

Всю последующую неделю я просил ее чаще отдыхать, хотя молиться мы ходили все-таки вместе. Это был один из самых важных моментов моей семейной жизни – тогда я почувствовал настоящую ответственность за свою семью, жену и детей, которые доверились мне и с которыми я не мог позволить, чтобы случилось что-то плохое.

Хадж очень сблизил нас всех – меня и маму, которую я в последнее время видел довольно редко. Я совершенно по-новому взглянул на свою супругу, почувствовав, что она намного более родной мне человек, нежели я раньше предполагал. Но главное – в моей душе произошли серьезные изменения, которые мне довольно сложно описать словами. Ведь, по-моему, нельзя описать силу своей веры – это можно только прочувствовать, понять, пропустить через себя. Могу сказать, что после хаджа я вернулся абсолютно другим человеком.

Первое впечатление, которым встретила меня Москва, стало ощущение, будто я попал во что-то очень грязное. Духота, смог, суетящиеся и шумящие люди вокруг, мусор на улицах, сальные шуточки и разговоры окружающих. Мне казалось все это каким-то непристойным, неприличным – все мои возвышенные чувства и эмоции подверглись обструкции и жесткой цензуре.

Один из опытных верующих сказал мне на это:

– Понимаешь, если ты душой чист, ты не испачкаешься. Не нужно бояться этого и опасаться – если ты будешь об этом думать, то обязательно во все это влипнешь. Не нужно даже вспоминать. Если ты сам чист внутри и помыслы твои чисты, все будет в порядке.

Есть такое понятие, как «эффект молока», которое пришло к нам из животного мира. У лебедей есть одно свойство – они способны отделить молоко от воды, перемешанной с молоком, и выпить его. А еще лебеди отличаются тем, что они верны своим любимым до гробовой доски. Может быть, этим объясняется их величавая горделивая красота…

После хаджа мне понадобилось время, чтобы прийти в себя и осмыслить все произошедшее. Я лежал дома со сломанной ногой, на работу ходить не мог, полететь с Томасом и Полиной на гастроли – тоже. Мне оставалось лишь думать о прошедшем.

Мне позвонил Володя Миклошич из «А-Студио» и обеспокоенно спросил:

– Уже в Москве, Арман? Ты давно видел Мурата?

– Давно, а что случилось?

– Знаешь, у меня такое ощущение, что с ним творится неладное. Несколько человек видели его в последние дни, кажется, он не очень хорошо себя чувствует.

– А что случилось?

– Не знаю. Сам я не видел. Но ты ведь знаешь, если я ему позвоню, он вряд ли прислушается. Может быть, ты позвонишь ему?

Когда я взялся за телефон, то с удивлением обнаружил несколько пропущенных звонков. Они были сделаны в пять утра. «Насыров», – высветилось на табло. Телефон Мурата был раньше с антиопределителем номера, а тут получается, что он хотел, чтобы его номер определился? Я тут же попытался перезвонить, но мобильный Мурата был недоступен. Тогда я набрал Жанне, подруге Баглана, и Жанна поведала мне следующее:

– Арман, ужас, что происходит, не знаю, что тебе рассказать. С Муриком что-то не так… По поводу Багиной смерти, да еще твоего отсутствия в городе он сильно переживал. Я не в курсе подробностей, мы с ним мало виделись. Сейчас у него наступила какая-то критическая точка…

– С чем это связано?

– Он говорит, что ему мерещится Бага, что он его все время видит. Но самое страшное, он стал с ним разговаривать. Позвонил мне утром, говорит, видел Багу во сне, мол, Бага просит о помощи, все твердит: «Помоги, помоги». Мурат попросил меня встретиться…

– И что дальше? – Я уже понимал, что происходит неладное.

– Ну, мы с ним встретились. Договорились недалеко от того места, где Баглан погиб. Я пришла, а Мурат сидит на тротуаре, играет на гитаре и плачет, представляешь? Мы с ним разговорились, но он был… даже не знаю как сказать… какой-то странный, не в себе, что ли. Он плакал, потом успокаивался, потом у него вдруг начинались какие-то видения.

Все рассказанное Жанной взволновало меня, и я отреагировал на это немедленно:

– Ему нужна помощь. И Володя Миклошич звонил, тоже так считает…

– Он уже дома, с ним Наташа и дети. Я только что говорила с Наташей. Она сказала – все в порядке, Мурат успокоился, принял душ и лег спать.

– Мне кажется, раз такая ситуация, надо в любом случае вызвать врача, – предложил я.

– Подождем до утра, – ответила Жанна. – Они сейчас отдыхают, все в порядке, не волнуйся…

Но утра мы так и не дождались. Примерно через сорок минут – а было уже в районе десяти вечера – мне позвонил Саша Скурихин, администратор Мурата, и прокричал:

– Арман, Мурат выбросился из окна, он погиб!

Я не поверил своим ушам. Дальше все происходило как в полусне, который сложно воспроизвести досконально. За мной заехал кто-то из друзей, мы сели в машину, поскольку с больной ногой сам я не мог управлять транспортом, и приехали на место трагедии.

На улице шел дождь со снегом, кругом слякоть и грязь, а я вижу эту картину – Мурат лежит у окна около своего дома, а вокруг, как всегда, собралась толпа – милиция, «скорая помощь», сочувствующие, журналисты.

Мне рассказали, что буквально за несколько часов до случившегося Мурат не мог успокоиться и постоянно куда-то выбегал. А затем произошло ужасное. Пресса в подробностях описала все моменты его смерти, которые нет нужды повторять…

Но меня мучило еще и другое. Если с Багланом мы в последнее время много говорили о нас, Бага как бы символически «прощался» со мной, рассказывал, как сильно мной дорожит, как любит, то с Муратом у нас никогда ничего подобного не происходило.

Внешне наши отношения выглядели достаточно прохладно – но то, что происходило внутри, не было достоянием широкой публики и навсегда осталось чем-то сокровенным, невысказанным. Мы не держали друг на друга обид, глубоко друг друга уважали, относились с теплотой – понимая при этом, что с какого-то момента наши жизни попросту разминулись. Тем не менее мы до конца оставались близкими людьми.

За несколько месяцев до смерти Мурат позвонил мне и попросил:

– Я знаю, что ты сейчас молишься, и хочу поехать с тобой в мечеть, можно? Со мной что-то происходит, не могу найти себе места…

– Конечно, Мурат.

По пятницам он приезжал ко мне, мы ехали с ним в мечеть, чтобы молиться. Иногда Мурат звонил и в другие дни: