Салли Смит - Королева

Филипп был обречен на бесконечные скитания по чужбине, без дома и родительской поддержки. Годы спустя на вопрос о том, каково было расти без корней, он ответил: “Семья развалилась <���…> мне оставалось только смириться и жить дальше. Так надо. Ничего не поделаешь” (3). Покинув Чим в 1933-м, он провел год в Салеме, немецкой школе-пансионе под управлением прогрессивного педагога-еврея по имени Курт Хан. Посидев в нацистских застенках, Хан бежал в 1934 году на шотландское побережье Северного моря и основал там Гордонстоунскую школу, куда вскоре поступил Филипп.

В Гордонстоуне не только давали знания, но и воспитывали в учениках лидерские качества, ответственность и физическую выносливость (суровыми тренировками и холодными обливаниями). Достойно преодолев трудности, Филипп стал первым учеником (“старостой школы”). “Он был из числа тех, кто уже в раннем возрасте проявляет способности к бескорыстному служению и не требует положенных по крови привилегий” (4), – вспоминал Хан. В итоговой характеристике Хан называл Филиппа “прирожденным лидером” (5), которому нужна “соответствующая роль с суровыми требованиями, чтобы раскрыться во всей полноте”. Директор видел в нем “остроту ума и характер” (6) вкупе с “безрассудством”, а также отмечал, что лидерским качествам Филиппа “временами мешают нетерпение и нетерпимость”.

Оказавшись в Великобритании, Филипп попал под покровительство тамошних родственников – своей бабки Баттенберг, вдовствующей маркизы Милфорд-Хейвен, проживавшей в апартаментах Кенсингтонского дворца, а также младшего брата матери, Луиса “Дики” Маунтбеттена, впоследствии 1-го графа Маунтбеттена Бирманского, который усердно налаживал связи с королевской родней.

Высокий (метр восемьдесят ростом), синеглазый, светловолосый, с точеными чертами, Филипп выглядел настоящим Адонисом. Кроме того, он отличался спортивным сложением, галантностью, уверенностью и толикой дерзости. Он был находчивым, энергичным и деятельным, однако при этом скорее одиночкой, склонным, в силу своей недолюбленности, ощетиниваться чуть что. “Принц Филипп гораздо ранимее, чем кажется, – свидетельствовала его кузина Патриция Маунтбеттен, старшая дочь Дики. – У него было трудное детство, и жизнь заставила его нарастить броню, чтобы не пропасть” (7).

В статусе кузенов судьба сводила Филиппа и Елизавету дважды: сперва на свадьбе родственницы в 1934 году, а затем на коронации короля Георга VI в 1937-м. Однако лишь 22 июля 1939 года, когда король и королева привезли дочерей в дартмутский Королевский военно-морской колледж, тринадцатилетняя принцесса познакомилась с кадетом Филиппом ближе.

С подачи Дики Маунтбеттена, офицера британского флота, Филипп получил приглашение на ланч и чай с королевской семьей. Крофи видела промелькнувшую между ним и принцессой искру, написав впоследствии, что Лилибет “не сводила с него глаз” (8), хотя он “не обращал на нее особого внимания” – неудивительно, ведь он уже выходил в свет, а она едва переступила порог отрочества. Тем поразительнее глубина и сила чувств Елизаветы и ее решимость выйти замуж именно за Филиппа.

В годы войны Филипп время от времени навещал кузин в Виндзорском замке и переписывался с принцессами, уходя в море. Он служил в британском ВМФ на Средиземном море и Тихом океане, получил благодарность за проявленную отвагу после сражения с итальянскими силами у мыса Матапан в 1942 году. К декабрю 1943 года друзья и родные уловили романтические флюиды между Елизаветой и Филиппом, когда принц, отпущенный на побывку на Рождество, смотрел на игру семнадцатилетней Елизаветы в пантомиме “Аладдин” в Виндзорском замке. Вскоре после этого королева Мария писала своей подруге Мейбелл, графине Эрли, что кузены “влюблены уже полтора года. На самом деле, мне кажется, даже дольше” (9). Король проникся большой симпатией к Филиппу, отметив в разговоре с матерью, что молодой человек “умен, обладает чувством юмора и правильно мыслит” (10). Однако и король, и королева считали Лилибет слишком юной, чтобы всерьез задумываться о выборе спутника.

Летом 1944 года Филипп приехал в Балморал и после писал королеве Елизавете, какое удовольствие участвовать в “простых семейных радостях и развлечениях, в которые тебя с готовностью принимают” (11). В декабре этого же года, пока Филипп был на флоте, его шестидесятидвухлетний отец умер от остановки сердца в номере отеля “Метрополь” в Монте-Карло. Своему двадцатитрехлетнему сыну он оставил лишь несколько чемоданов одежды, помазок с костяной ручкой, запонки и перстень с печаткой, который Филипп затем будет носить не снимая (12).

Пока Филипп завершал службу на Дальнем Востоке, Лилибет наслаждалась свободой послевоенного периода. В августе 1945 года она вовсю радовалась балморалской вольнице, охотясь на оленей, устраивая пикники на вересковых пустошах и распевая “народные припевки” (13) с родителями. Единственной утратой, омрачившей это радостное время, стала смерть няни Елизаветы, Аллы, которая скончалась в декабре 1945 года после непродолжительной болезни во время первого семейного Рождества в Сандрингеме, только что открытом после шестилетнего перерыва.

Той осенью Лилибет получила в Букингемском дворце собственные апартаменты с золотисто-розовой цветочной отделкой (14) и видом на Биг-Бен, а также обрела личный маленький “двор”, состоящий из двух фрейлин, лакея (называемого также пажом), горничной и Бобо, которая теперь выполняла обязанности ее камеристки (приближенной, которую посвящают в личные дела). Одну из фрейлин, миссис Викари Гиббс (15), а также свою кузину леди Мэри Кембридж и нескольких гвардейцев Лилибет пригласила в Сандрингем, самостоятельно развлекала гостей за ужином, включала радио и участвовала в играх.

На приеме, который устроили Гренфеллы в своем особняке в Белгравии в феврале 1946 года в честь празднования мира, принцесса поразила Лору Гренфелл “абсолютной непринужденностью <���…> Она располагает к себе остроумием и добрым юмором <���…> Все рыдали от смеха, когда она рассказывала о часовом, сбившем штыком ружья собственную шапку, когда брал на караул” (16). Елизавета “перетанцевала все танцы” (17). Она “веселилась до упада”, а “гвардейцы в форме выстраивались в очередь”.

В марте 1946 года Филипп окончательно вернулся в Лондон. Он поселился в доме Маунтбеттенов на Честер-стрит, вверив свой потрепанный гардероб заботам дядюшкиного дворецкого. Филипп был частым гостем (18) в Букингемском дворце – лихо влетал через боковой въезд на своем черном спортивном “моррисе” и поднимался к Лилибет в гостиную на ужин, где Крофи выполняла роль дуэньи. Маргарет тоже неизменно оказывалась рядом, и Филипп принимал ее в бурные игры с мячом или салки по длинным коридорам. Крофи он подкупал своим шармом и простотой, которая сильно контрастировала с замшелой чопорностью придворного окружения.