Салли Смит - Королева

Смэтс готовился ко всеобщим выборам 1948 года, но многие африканеры считали, что он слишком близок к Британии и слишком симпатизирует темнокожим. Выступая против наделения их политической властью, Смэтс тем не менее был сторонником патерналистских мер, улучшающих условия жизни темнокожих. Оппозиционная Национальная партия африканеров выступала за политику апартеида, расовой сегрегации и порабощения. В конечном счете ратующие за апартеид экстремисты победили, почти на полвека загнав Южную Африку в тупик изоляционизма. Лилибет видела, как разделяют по расовому признаку зрителей на мероприятиях, и наблюдала политический раскол среди белых. Непредвзятые представления о репрессивной политике в Южной Африке и соседней Родезии сослужили ей впоследствии неоценимую службу, когда пришлось разбираться в расовых разногласиях, угрожавших целостности Содружества.

Кульминацией путешествия стал для Елизаветы ее двадцать первый день рождения 21 апреля. Южная Африка праздновала совершеннолетие принцессы как государственный праздник – с военными парадами, балом в честь Елизаветы и фейерверками. Смэтс преподнес имениннице ожерелье из двадцати одного бриллианта. Сама Елизавета отметила эту важную жизненную веху проникновенной речью, посвященной молодежи, вместе с ней “пережившей грозные годы Второй мировой войны” (36). Речь была написана (37) Дермотом Мора, историком-монархистом и автором передовиц “The Times”, а затем отшлифована Томми Ласселлом, придавшим ей “победоносное звучание Тильбюрийской речи другой Елизаветы и бессмертную простоту знаменитого “Я буду хорошей!” Виктории” (38).

Елизавета прослезилась, когда прочла этот текст в первый раз (39). Пусть не она сочиняла эти слова, но они оказались настолько созвучны ее собственным мыслям и чувствам, что выступление получилось неподдельно искренним и характеризует королеву по сей день. Если “двести миллионов людей плачут, слушая вашу речь… значит, цель достигнута” (40), – сказал Елизавете Ласселл.

Ее выступление, транслируемое из Кейптауна “для всех народов Британского Содружества и империи”, длилось шесть минут. Высоким срывающимся голосом Елизавета говорила о странах Содружества как о своем доме и призывала сверстников облегчить “бремя” старших, которые “сражались, работали и терпели лишения, чтобы защитить наше детство”, бороться с трудностями послевоенного периода. “Если мы все сообща, с несокрушимой верой, мужеством и спокойной душой возьмемся за дело, – говорила она, – то превратим древнее Содружество… в нечто более великое – более свободное, процветающее, счастливое и более способствующее мировому благу”. Это кредо, выработанное, как и надеялся ее отец, за три проведенных в Африке месяца, Елизавета пронесла через всю жизнь.

Однако подлинной путеводной звездой для будущей королевы стала ее собственная клятва – “торжественное обещание”, произнесенное в конце речи. “Я хочу сейчас сделать одно заявление, – произнесла она, ощутимо волнуясь. – Очень простое. Я заявляю во всеуслышание, что вся моя жизнь, сколько мне ее отмерено, будет посвящена служению вам и той великой империи, к которой мы все принадлежим”. Лишь слово “империя” не выдержало проверки временем. На фоне независимости Индии и растущего беспокойства других британских колоний становилось ясно, что дни империи сочтены.

Речь Лилибет вызвала “комок в горле у миллионов людей” (41), в том числе и королевы Марии. “Я, конечно, рыдала” (42), – написала она королеве Елизавете. Предполагаемая престолонаследница вела королевскую семью в будущее, став новым ее лицом, “ответственным и располагающим” (43), по отзыву Томми Ласселла, обладая “здоровым чувством юмора” и “переняв от матери умение обращаться со старыми занудами”. Он же отметил у Елизаветы “неожиданную заботу об удобстве других; подобный альтруизм в этой семье не самое частое явление” (44).

По стандартным меркам африканское путешествие прошло более чем успешно, закрепив образ королевской семьи как олицетворение преемственности, единства и стабильности в непростые времена. Король с королевой постарались заглянуть (45) в каждый уголок региона, останавливая Белый поезд в захолустье, и принцессам иногда приходилось выходить в ночных халатах (46), но при драгоценностях, чтобы не ударить в грязь лицом. И в городах, и в буше их встречала огромная восторженная толпа, пресса тоже отзывалась как нельзя более благосклонно. Взойдя в конце апреля на борт (47) “Вэнгарда”, чтобы отправиться в обратный путь, “своя четверка”, стоя над носовой орудийной башней, махала толпе, распевающей “песни надежды”, как назвал их диктор в радионовостях. В следующий раз Лилибет посетит Южную Африку лишь в 1995 году, когда будет покончено с апартеидом и президентом станет Нельсон Мандела.

Филипп в это время работал преподавателем Военно-морского колледжа в Гринвиче и с помощью Дики Маунтбеттена обрел в феврале 1947 года британское гражданство, отрекшись от титула “его королевское высочество принц Филипп Греческий”. Теперь ему требовалась фамилия, и он выбрал Маунтбеттен, переиначенную на английский лад фамилию своей матери, Баттенберг. На самом деле, как выяснилось, без натурализации можно было обойтись, поскольку все потомки Софии Ганноверской, а значит, и Филипп, признавались гражданами Британии автоматически.

9 июля 1947 года было сделано объявление о державшейся в тайне помолвке, а на следующий день счастливая пара была официально представлена свету на открытом приеме в Букингемском дворце. Мать Филиппа достала из банковского сейфа фамильную диадему, и несколько бриллиантов из нее пошло на изготовление обручального кольца у лондонского ювелира Филиппа Антробуса. Через несколько месяцев Филипп был принят архиепископом Кентерберийским в лоно Англиканской церкви.

В июле 1947 года у принцессы Елизаветы появился первый личный секретарь, расторопный и сметливый государственный служащий по имени Джон “Джок” Колвилл, во время Второй мировой служивший помощником личного секретаря у Невилла Чемберлена и Уинстона Черчилля. Колвилл строил грандиозные планы, собираясь значительно расширить горизонты Елизаветы. Королева Мария со свойственной ей дальновидностью посоветовала свеженазначенному секретарю организовывать для предполагаемой престолонаследницы побольше поездок, возможностей для общения с людьми за пределами ее социального круга и даже знакомств с политиками-лейбористами. Ожидаемого интереса к политике Колвилл у Елизаветы не обнаружил, однако увидел неплохие задатки (48) и принялся их развивать. Принцесса читала телеграммы из Министерства иностранных дел, слушала прения по международной политике в палате общин, присутствовала в течение целого дня в суде по делам несовершеннолетних и получила приглашение на Даунинг-стрит, 10, где премьер-министр устраивал обед для подающих надежды лейбористских выдвиженцев.

Читать дальше