Лев Соцков - Код операции - ''Тарантелла''. Из архива Внешней разведки России

Можно допустить мысль о том, что у Богомольца возник расчет на склоне карьеры подзаработать. Он, конечно, прекрасно понимал, что от советской разведки в этом плане не получит по большому счету ничего, если не считать возмещения оперативных расходов, а должен будет рассказать все, что знает, и делать то, что ему будет велено. Для него, имевшего как-никак банковский счет в Лондоне, акции во французских промышленных компаниях, обладавшего репутацией человека удачливого, квалифицированного переводчика, знавшего несколько европейских языков, да еще со связями, устройство на работу не было такой уж неразрешимой проблемой. Сотрудничая с советской разведкой, он мог только получить моральное удовлетворение от того, что поступил по совести, как посчитал нужным, предпринял шаги сам, по доброй воле, без какого-либо давления извне.

Несмотря на его активную и длительную работу в интересах иностранных разведок, к Богомольцу со стороны органов госбезопасности СССР никогда не были применены крайние меры, которые обернулись трагическим исходом для тех деятелей белоэмиграции, кто реально занимался планированием и осуществлением диверсионнотеррористических акций. В отношении Богомольца это были классические методы разведки и контрразведки: внедрение агентуры в его окружение, получение информации о нем от источников в спецслужбах противника, подставы, перевербовка его людей, контроль переписки и ряд других.

«Антисоветчик» было привычным и расхожим определением той поры, но в отношении Богомольца оно ни разу не встретилось ни в одном документе ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, нигде и никогда он не был назван врагом, предателем или преступником. В разведке и контрразведке на Лубянке и тогда, в 30—40-х годах работали профессионалы, которые руководствовались оперативной целесообразностью в решении задач обеспечения государственной безопасности страны и были далеки от идеологических клише. Поэтому и само дело Богомольца пришло к такому финишу.

Неловко, кажется, говорить о гуманности в таком роде занятий, как разведывательная деятельность. Но даже и в этой сфере есть некие правила игры, которые можно назвать цивилизованными, если, конечно, желать их применять на практике. Богомольцу была предоставлена возможность совершить поступок, и он ею воспользовался. Виктор Васильевич где-то читал, что когда Чингисхан покорил Бухару, то его походную юрту поставили в цветущем персиковом саду, а великий хан повелел разжечь у полога огонь из аргала. Ему хотелось горьковатого дыма Отечества. Ностальгия у каждого проявляется по-своему.

Случившееся могло произойти и много раньше, но тогда Богомолец отклонил предложение помощника начальника ИНО Штейнберга о сотрудничестве. Теперь обстоятельства привели его к такому решению, и сделал это он по собственной инициативе. Что касается восприятия этого драматического излома в своей жизни, то мы лишь воспроизвели написанное самим Богомольцем.

Штейнберг, оставшись на Западе, во время Великой Отечественной войны и после ее окончания выходил на контакты со своими бывшими сослуживцами, но всякий раз уклонялся от их продолжения. В 1951 году он пришел в консульский отдел советского посольства в Берне, даже заполнил надлежащие бумаги для оформления въезда в СССР, но передумал. В 1956 году швейцарские органы юстиции установили, что г-н Мартен находится в стране по подложным документам, предоставленным ему в свое время советской разведкой, и по этой причине подлежит высьшке из Швейцарской Конфедерации. Штейнберг обратился в посольство с просьбой о возвращении домой. После принятых в таких случаях процедур разрешение на возвращение ему было дано. 23 сентября того же года Штейнберг самолетом прибыл в Москву, где, он это знал, его ждали арест и расследование. 17 марта 1958 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев в закрытом заседании материалы обвинительного заключения и следствия, на основании статьи 58 (пункт 16) Уголовного кодекса РСФСР приговорила Штейнберга М. О. к десяти годам тюремного заключения. В конце 1961 года он обратился к Первому секретарю ЦК КПСС с просьбой о пересмотре его дела, однако ему сообщили, что оснований для этого найдено не было.

«Бритту» нужно было обустроиться в Каире так, чтобы он мог вращаться в интересной с точки зрения задач внешней разведки среде, иметь какой-то внешний статус, бывать в информированных кругах. В этом смысле его реноме человека, долгое время работавшего на английскую разведку, очень помогало ему. Такая его репутация восходила еще ко времени его активного сотрудничества с англичанами в Турции, Румынии, Польше. Разумеется, его новые знакомые, надо полагать, проверяли его по своим центрам, но ответ мог быть только один и он сводился к тому, что «Бритт» — это человек англичан.

С другой стороны, всем было отлично известно, что «Бритт», будучи на службе в СИС, долгие годы работал на советском направлении и по этой причине является высококвалифицированным специалистом по проблемам Советского Союза и его спецслужб. Вот и тянулись к нему и представители арабских стран, выходивших на широкую арену международных отношений, и даже китайский дипломат, представлявший в Каире правительство Чан Кайши. Это не говоря уже о том, что его прежние хозяева, несмотря на давнишний неприятный инцидент, связанный с попыткой советской госбезопасности завербовать «Бритта», продолжали патронировать его.

И хотя, как докладывал тогда сам «Бритт», он дал отпор вербовщику из Москвы, от активной и регулярной оперативной работы англичане его отвели, лишь время от времени обращаясь к нему с просьбами и он, демонстрируя лояльность, неизменно откликался на них. Вместе с тем «Бритт» получал возможность, общаясь со многими работниками английской разведки в Каире, которые считали его как-никак своим человеком, иметь массу сведений, которые весьма интересовали советскую разведку.

Поступавшая от него информация свидетельствовала, что, предложив нам свои услуги, он работал достаточно интенсивно в меру тех возможностей, которые определялись его положением в Египте. Надо сказать, что обстановка в египетской столице в последний год войны была весьма сложной, полицейский режим достаточно жестким, а контроль за действиями и поведением «Бритта» со стороны англичан не прекращался. Все это учитывалось при организации связи с ним в Каире.

Внешне Каир производил впечатление города, в котором подавляющей частью населения были военные многих стран: англичане, американцы, австралийцы, новозеландцы, канадцы, африканцы, греки, поляки. По улицам двигались внушительные колонны военных грузовиков с солдатами, вооружением и различным имуществом расквартированных в столице и пригородах воинских частей.