Канатжан (Кен) Алибеков (Алибек) - Осторожно! Биологическое оружие!

Я не мог знать точно, создано ли комбинированное оружие на базе оспы и лихорадки Эбола, но было очевидно, что уже имеются технологии для его производства. Утверждение, что такое оружие не создадут просто потому, что и существующее успешно справляется со своей задачей, противоречило всей истории и логике разработки оружия, от пулеметов до водородных бомб.

Я посоветовал американцам держать российские бактериологические лаборатории под таким же пристальным контролем, как и ядерные, но мне ответили, что нельзя делать выводы о намерениях по чисто научным исследованиям и что те работы, которые ведутся в России, следует считать мирными, пока не будет доказано обратное.

Работая в России, я боялся, что американские ученые обгонят нас, а сейчас мне приходилось с трудом объяснять им, как далеко зашла наука в вопросе создания бактериологического оружия. И только увидев Билла Патрика, я понял: вот человек, который меня поймет.

При первой нашей встрече Патрик вручил мне свою визитную карточку. Прочесть ее я не мог, но, увидев череп с перекрещенными костями над его фамилией, рассмеялся. Как я позже узнал, его профессия на визитке была обозначена емко: «разработчик бактериологического оружия».

Патрику было под семьдесят, когда он, выйдя в отставку, вместо руководителя отдела по разработке бактериологического оружия американской армии в Форт-Детрике становится консультантом по биозащите. То есть сейчас он занимается поиском методов защиты от того оружия, которое когда-то вместе с коллегами создавал. В 1992 году в качестве военного советника ООН он работал в Ираке. Разница в возрасте и жизненном опыте между нами пропала, когда мы рассказали друг другу о нашей прошлой тайной деятельности. Мы решали очень похожие научные задачи, но, когда я в деталях раскрыл ему секреты создания нашего бактериологического оружия, он схватился за голову.

Патрик не хуже меня понимал, что российские достижения в области культивирования, увеличения концентрации и доставки биологических веществ представляют серьезную угрозу для безопасности Соединенных Штатов, особенно после закрытия соответствующей американской программы.

Несмотря на обещания Кремля, российские военные не открыли своих биологических объектов для иностранной инспекции и не отреклись от своих планов по созданию бактериологических вооружений.

«Мы восстановим все, что было разрушено в период между 1986 и 1989 годами», — заявил генерал-майор Анатолий Харечко, который в настоящее время возглавляет военный объект «Городок 19» в Екатеринбурге (Свердловск). Именно так он сказал в 1997 году в интервью ведомственной газете. Оно было перепечатано в газете «Совершенно секретно» и дополнено развернутым репортажем об этом объекте, где отмечалось, что для этого объекта фармацевтическое оборудование и ферментаторы закупались в Японии.

А вице-губернатор Пензенской области в 1997 году сообщил, что они «скоро получат бактериологическое оружие».

Все это убеждало меня, что значительная часть советской программы по наступательным вооружениям уцелела, несмотря на ельцинский запрет. В соответствии с указом Горбачева были демонтированы производственные линии в Омутнинске, Бердске, Степногорске, Кургане и Пензе. Там эти объекты были преобразованы в фармацевтические предприятия и заводы по производству пестицидов. Но при необходимости они вновь могли быть переоборудованы для военных целей. В отдельных случаях данный процесс мог занять всего пару месяцев. Только в Степногорске производство оружия прекратилось навсегда. В 1998 году правительство Казахстана согласилось демонтировать завод целиком, получив для этого от Соединенных Штатов миллионы долларов. Это было начало программы по разоружению советских ядерных и бактериологических комплексов.

«Вектор», объект в Оболенске и Институт особо чистых биопрепаратов в Ленинграде остались под государственным контролем. Конструкторские бюро и предприятия, такие, как КБ точной механики под Ленинградом, Бюро инструментального контроля и автоматизации в Йошкар-Оле, и многочисленные подразделения «Биомаша» были переоборудованы в гражданские объекты. С некоторыми из них военные заключили контракты на работы по биозащите.

В институтах Академии наук, Министерстве здравоохранения и Министерстве сельского хозяйства исследования, связанные с наступательными вооружениями, прекратились, образцы чумы, туляремии и оспы были уничтожены. И тем не менее постоянно появляются свидетельства того, что Россия продолжает выделять средства на поддержание инфраструктуры производства биологического оружия.

Например, за период с 1992 по 1994 год на трех основных военных бактериологических объектах — в Екатеринбурге (Свердловск), Сергиевом Посаде (Загорск) и Кирове — руководителей повысили до звания генерала. Генерал Валентин Евстигнеев, руководивший 15-м Управлением, стал первым заместителем генерального директора РАО «Биопрепарат». Сторонники «жесткой» линии, когда-то яростно защищавшие бактериологическое оружие, по-прежнему сохраняют свое влияние в Москве, среди них и Юрий Калинин.

Недавно американский чиновник, вернувшись из Москвы, показал мне брошюру, посвященную празднованию двадцать пятой годовщины со дня основания «Биопрепарата». На обложке красовалась фотография Юрия Калинина, отметившего не так давно свое шестидесятилетие. Еще больше я удивился, когда узнал, что он все еще на военной службе и имеет уже звание генерал-лейтенанта. «Интересно, — думал я, — как может Россия утверждать, что «Биопрепарат» занимается только мирными исследованиями, если директором по-прежнему является военный?»

Как будто специально, чтобы еще больше заострить мое внимание на этом вопросе, мой бывший начальник решил напомнить о себе.

Как-то теплым августовским вечером в вестибюль отеля Риц-Карлтон в Пентагон-Сити, расположенного недалеко от моего дома, вошел человек одетый в темно-серый костюм. Остановившись нерешительно у входа, он, казалось, искал кого-то.

Затем он устремился к моему столику. Узнав в нем директора одного из исследовательских институтов «Биопрепарата», я немного занервничал. Впервые за пять лет я встретил здесь человека из своей прошлой жизни.

Сотрудник госдепартамента сказал, что этот человек приехал в Вашингтон в поисках средств для своего института. Подчиняясь минутному порыву, я позвонил ему в отель и предложил выпить вместе. Сначала он отказался, но потом перезвонил и согласился встретиться в баре отеля Риц-Карлтон.

Мои московские друзья рассказывали, что сразу же после моего отъезда КГБ начал расследование. На Западе не афишировали мой переезд в США, также, как и историю с Пасечником. В 1993 и 1994 годах были сообщения о «втором биологическом перебежчике», но мое имя никогда не называлось. Тем не менее расследование в Москве моего побега наводило на мысль, что КГБ готовит на всякий случай мою дискредитацию. Там допросили почти всех, с кем я работал или встречался за время работы в «Биопрепарате», а некоторые мои коллеги даже пострадали из-за нашего знакомства.