Алибек Таиров - Амулет Пожирателей

Джон был слабым ребёнком. При рождении, доктора предостерегали родителей: «Нормальный вес младенца составляет три килограмма. Несмотря на то, что Изабелла вынашивала плод положенные девять месяцев, он родился весом всего лишь в полтора. Такому ребёнку надлежит исключительная забота и уход, которые могут даровать только родные… и любящие… отец и мать».

Некоторое время после рождения, семья Константин жила хорошо. Ребёнку поставили имя Джон – в честь Джона Константина. Разумеется, не того самого Джона Константина, Повелителя Тьмы, о котором вы подумали, а в честь близкого соседа, славившегося отменным «сибирским» здоровьем.

Будучи младенцем, Джон исправно питался и восполнял в недостающем весе. По мере развития и становления, он рос обычным, хорошим мальчиком, нисколько не отстающим от сверстников. Более того, Джон проявлял интерес ко всему запредельному – математике, рисованию, разного рода явлениям… космосу… а также, к неблаговидному удивлению окружающих, он проявлял интерес ко всему тому, что называют странным.

Безусловно, всякому человеку хотя бы раз в жизни доводилось видеть, как сама по себе приоткрывается дверь или зловеще скрежетает деревянный старый пол. Но вот в чём разница: нормальный человек не придаёт этому значения, а то и вовсе избегает. Джон же, напротив, увлечённый природой и генезисом подобного явления направлялся к тому самому месту, пытаясь его изучить и понять.

В общем, несмотря на последнее, родители радовались за своего ребёнка, увлекаемого занимательным развитием и фундаментальными науками…

Вместе с тем, кое-что в поведении Джона не давало спокойствия… хотя вплоть до самого поступления в школу, отец Роланд и мать Изабелла не придавали особого значения ночному плачу ребёнка. «С кем не бывает», – говорили они, – «Со временем пройдёт».

Но… проблема не ушла, да и по всей видимости она не собиралась поступаться. Чем больше ребёнок взрослел, тем более очевидным становился тот факт, что плач проистекает далеко не из обыденных проблем. На нелёгкую долю ребёнка выпала чрезвычайная ноша, где обыкновенный, живительный сон мог бесцеремонно обернуться отчаянными пытками.

Без какого-либо предупреждения, Джона порой посещали незваные гости… странные видения… неприязненные сны… запутанные… и жестокие… настолько реалистичные и ужасные, что покидал он их, вопя от беспредельного мучения.

По ходу развития событий мальчик получал суровый опыт – крайне неприязненное тестирование стойкости. Оно беспросветно лишало радостей душевного покоя, раз за разом приводило к пагубным последствиям. Истощённое ночными мытарствами тело всё более явственно обретало сероватый оттенок, становилось будто обездоленным, опустошённым. Круги под глазами в это же самое время, напротив, заливались непроглядной, сочной темнотой.

Не подлежит сомнению то примечание, что анафемские сновидения были изменчивыми – они спускались переменно… с непонятной и, как выясняется, неконтролируемой периодичностью. Иногда даже кажется, что и вовсе пропадали. В эти счастливые дни, не обременённые ночными терзаниями, Джон жил нормальной человеческой жизнью, наслаждаясь привилегиями полноценного отдыха. Он казался обыкновенным мальчиком, спокойным и умиротворённым. Цвет лица обретал смугловатый оттенок, а глаза наполнялись ещё не погибшей, ютящейся надеждой.

Вдобавок, пусть Джону и не хватало естественного отдыха, кое-что он приобретал взамен – богатый и насыщенный красками мир. Если, по сути, то целую Вселенную. Изобилующая живописным контентом и рельефным колоритом фантазия с лихвой компенсировала зияющие дыры, образованные от постоянного трепета перед болезнетворными кошмарами. Проблемы со здоровьем и психикой лишили Джона счастливого детства, благодати беспечного времяпрепровождения в кругу детишек и столь необходимого социального контакта, но в обмен даровали совершенно уникальный опыт познания и самовыражения. Он проявлялся в умении придумывать нестандартные, оригинальные пути отражения мыслей. Так, часами напролёт Джон мог воспроизводить свои видения и образы на бумаге. Естественное дело, это были не самые доброжелательные картины, хотя без сомнений виднелась рука талантливого, подающего большие надежды художника. Вместе с тем, Джон подавал серьёзную заявку на разрешение затруднительных математических задач. Быть может, он сумел бы стать одним из тех, кто разрешит важные классические Задачи тысячелетия…

Однако… блаженным дням никак не суждено было укорениться. Сквозь мутную пелену бесценного спокойствия, в укромных уголках его несчастной фантазии таилось понимание о том, что кошмары вернутся. Они всегда возвращаются к тому месту, где можно полакомиться. И, когда они вновь забредали в ночные грёзы удручённого бедняги, он воочию вспоминал, что значит чувствовать холод… неподдельный… панический страх, что способен леденить даже самую чёрствую Душу.

Родители принимали бесчисленное количество попыток по искоренению недуга, но, к сожалению, тщетно. На придачу, ко взаимному бездолью, Роланд и Изабелла мучились не меньше… и, что важно заметить, нисколько не горестнее. Негоже любящим родителям видеть и слышать, как их ребёнок просыпается в холодном поту, и визжит… будто резанный.

Для Изабеллы тяжелая ноша её чада была многократно сложнее. Во-первых, женщина. Во-вторых, мать. Сложно даже представить те безумные, психологические пытки, через которые ей приходилось пройти, воспитывая столь проблематичного сына. Более того, по ходу дела она начинала беспокоиться и по поводу собственного рассудка. А когда врачи вынесли окончательный вердикт: «Природа ночных кошмаров неизвестна, стало быть, неизлечима», совсем упала духом. И вот однажды, когда Джон в очередной раз елозил в стонах свою кровать, Изабелла бесследно исчезла в призрачных тенях необратимой безысходности.

Прознав об исчезновении супруги, отец Роланд отчаялся и хотел было тоже бежать… бежать куда глаза глядят… лишь бы только перестать быть свидетелем… и участником страданий их юного сына.

– Уж не знаю, что делать. Всё испробовал, чтобы помочь, но ничего не помогает… становится только хуже и хуже, – вымолвил Роланд тем светлым днём в безмятежную пустоту близрасположенного парка. Он поникнул свою голову в ладони и вот-вот собирался заплакать.

– Прошу прощения, – послышался, толи вблизи, толи издали, незнакомый голос мужчины.

Роланд протёр лоб, сложил руки в кубический треугольник, прикрывая измученный нос, и приподнял намокшие глаза. Он увидел перед собой захудалого странника, хотя секундой ранее в округе не было ни одной единой души. И вдруг, Роланду померещилось, что перед ним стоит будущий образ его сына – такой же бледный и угнетённый, будто нечто неведомое вытягивает из него последние силы, делая беззащитным перед лицом всяческих внешних невзгод.