Татьяна Алексеева - Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь…

Просидев так еще несколько минут, она вскочила и, стараясь не прислушиваться к крикам, выбежала в прихожую. Схватив висящее на вешалке пальто, набросила его на одно плечо и торопливо отперла дверь.

На лестнице скандал у соседей тоже был слышен, и Анна поспешно засеменила вниз по ступеням. Навалившись всем телом на тяжелые створки входной двери, она вылетела из подъезда. На улице стояла почти мертвая тишина — так, во всяком случае, показалось ей в первую минуту после того, как крики ее соседей остались позади, отрезанные от нее толстой дверью. И лишь несколько минут спустя, отбежав от своего дома на добрую сотню шагов, Анна снова стала обращать внимание на доносившиеся со всех сторон звуки. Где-то стучала копытами лошадь, где-то завывал мотор автомобиля, какие-то кумушки громко разговаривали за ее спиной… Все было почти так же, как в прежние времена. Разве что лица людей, попадавшихся навстречу, были мрачными, и смотрели они по сторонам затравленными и часто озлобленными взглядами.

Глубоко вздохнув и заставив себя немного успокоиться, Анна медленно пошла по тротуару. Она уже стыдилась своего бегства из дома, но о том, чтобы вернуться, не могло быть и речи. Правда, и ходить в одиночестве по улице не намного лучше. Ей нужно, просто необходимо было с кем-то поговорить, даже не поговорить, а просто посидеть рядом, обменяться понимающими и сочувствующими взглядами, убедиться, что в мире остался хотя бы один человек, который понимает, как ей тяжело. Вот только рядом никого не было.

Задумчиво опустив голову, Ахматова пошла чуть быстрее, перебирая в памяти имена своих знакомых, живших в Петрограде. К кому из них можно зайти на минутку поговорить? Кто еще не сбежал во Францию или какую-нибудь другую страну Европы, кто не слишком бедствует, чтобы принять незваную гостью? Погруженная в эти размышления, она дошла до перекрестка и остановилась. Из всех друзей и приятелей, кого смогла вспомнить Анна, в городе остался всего один человек. До его дома было далеко, но больше ей пойти было некуда, и она, встряхнув головой, решительно двинулась через дорогу. У нее мелькнула было мысль доехать на извозчике, но в кармане пальто лежало всего несколько мелких монет, которых не хватило бы на столь дальний путь. «Тем лучше», — решила Анна. Дорога туда и обратно займет много времени, а значит, домой она вернется лишь поздно вечером, и ее соседи, вероятно, уже будут спать или уйдут куда-нибудь. К тому же, пока будет брести по улицам, окончательно успокоится, приведет мысли в порядок и снова сможет трезво рассуждать о том, что происходит вокруг.

Пройдя несколько кварталов, она все же начала жалеть о том, что ей не хватило денег на извозчика. Поднялся холодный ноябрьский ветер, а убегая из дома, она не захватила с собой ни платка, ни перчаток, да и пальто было слишком тонким для осенней петроградской погоды и почти не грело. Анна подняла воротник, одной рукой прижала его покрепче к шее, а другую руку сунула в карман, надеясь, что так пальцы хоть немного согреются. Но это слабо помогло, она дрожала все сильнее и теперь уже не возвращалась домой только потому, что идти назад ей пришлось бы дольше, чем к дому своего друга. В память настойчиво лезли картины из прошлого, из давно ушедшего детства: как родители кутали ее вместе с сестрами и братьями, как заставляли тепло одеваться осенью и зимой, как пугали их всех обострением туберкулеза. Весной же вся семья начинала готовиться к поездке в Крым, в Евпаторию… В Царском Селе было еще холодно и сыро от талой воды и свисающих с крыш сосулек, а Анна и остальные дети уже видели себя на берегу Черного моря, на жарком, красочном, исцеляющем все болезни юге…

Воспоминания о жизни на море были такими яркими, что на какое-то время Ахматова даже перестала трястись. Мысленно она была в Крыму и шла по дикому пляжу, мимо накатывающихся на берег пенистых волн. Впереди возвышалась окутанная туманной дымкой гора с развалинами древней крепости, над головой жалобно кричали чайки… Было тепло, в воздухе пахло выброшенными на берег водорослями, а на губах чувствовался солоноватый привкус.

Анна вдохнула ледяной и влажный петроградский воздух и вернулась из прошлого в настоящее. Там, в Крыму, у теплого моря, ей не придется побывать уже никогда. Так же, как не удастся еще раз увидеть Париж, где они были вместе с Николаем, и другие города и страны, в которых она не бывала, но которые мечтала увидеть. Вряд ли она вообще сможет выехать из Петрограда даже в один из ближайших к нему городов, если только не покинет Петроград и вообще Россию насовсем. Но и тогда для нее будут закрыты и Крым, и Царское Село, и Слепнево, и все прочие места, которые она считала родными.

Дойдя до очередного перекрестка, Анна остановилась, пропуская извозчика, еще плотнее закуталась в пальто и не без радости обнаружила, что уже почти пришла. Еще минут десять — и она согреется, ей, наверное, дадут горячего чаю, и она сможет наконец поделиться с другим человеком всем тем, что не давало ей покоя. К тому же теперь она точно знает, о чем говорить: ей многое удалось обдумать, пока она шла по мрачному холодному городу.

Александр Блок открыл дверь сразу, как только Анна позвонила, и как будто бы совсем не удивился ее приходу.

— Проходите, проходите, — перебил он неожиданную гостью, когда та начала бормотать извинения и объяснять, что шла мимо его дома, решила заглянуть всего на минутку и ни в коем случае его не стеснит. — Вы замерзли совсем, ужас какой!

Он чуть ли не силой втолкнул Ахматову в комнату и набросил ей на плечи теплый пушистый плед. А еще через несколько минут они уже сидели за столом и пили некрепкий, заваренный по второму разу, но зато обжигающе горячий чай, и с каждым глотком Анне становилось все теплее. На тарелке, стоявшей между ней и Александром, лежали два куска серого хлеба, тонко намазанного маслом.

— В наше время это самое щедрое угощение, — грустно усмехнулся Блок, пододвигая тарелку поближе к своей гостье.

Анна кивнула и, наградив его благодарным взглядом, взяла один кусочек — тот, что был, как ей показалось, немного меньше.

— Не стоило беспокоиться, я не голодна, — солгала она, поднося чашку к губам. — Мне только поговорить надо было… хоть с кем-нибудь…

— Я подхожу на роль «хоть кого-нибудь»? — понимающе улыбнулся Блок.

— Простите, я не хотела вас обидеть! — виновато опустила глаза Анна.

— Да не переживайте, я же все понимаю! — махнул он рукой. — Я никогда не был вашим единомышленником, посмеивался над Николаем Степановичем и его идеей «выращивания» талантов…

Его гостья тоже взмахнула рукой и резко покачала головой, давая понять, что все прежние разногласия, связанные с литературой, теперь не имеют никакого значения.