Иван Кожедуб - Верность Отчизне. Ищущий боя

Машины, готовые по первому сигналу вылететь на задание, были рассредоточены по капонирам — прикрытиям в форме подковы. Земляная обваловка при налетах на аэродром предохраняла самолет от взрывной волны и осколков.

Пока комэск пытался связаться с командованием нашего полка, прилетел замполит. Он осунулся, был озабочен, но, как всегда, выдержан и внимателен. Замполит приказал эскадрилье Игнатова остаться на уразовском аэродроме и, добавив, что должен немедленно улететь обратно, кратко обрисовал обстановку. Кое-что мы уже знали.

Вторая и третья эскадрильи сразу начали вести сильные бои в районе севернее Чугуева. Летчики вылетают на прикрытие наших наземных войск, отражающих контрнаступление врага. Противник угрожает Харькову, продвигается к Северному Донцу, подтягивает силы к Белгороду. Фашисты хотят взять реванш за поражение на Волге. Они пользуются отсутствием второго фронта в Европе и перебрасывают оттуда на наш фронт технику и войска, пополняя свои потрепанные силы. Бои принимают все более ожесточенный характер. Не исключена возможность, что второй и третьей эскадрильям очень скоро придется вернуться сюда.

Когда я доложил замполиту о том, как попал в первую эскадрилью, он сказал:

— Вы уже слышали, товарищ старший сержант: возможно, нам придется очень скоро вернуться сюда? Первая эскадрилья остается в Уразове, и вам тоже… — Тут он внимательно посмотрел на меня и, словно прочитав мои мысли, решил: — Хорошо, сейчас полетите вместе со мной в Великий Бурлук.

Нечего и говорить, как я обрадовался!

Замполит успел сказать нам, что обе эскадрильи за эти дни получили некоторый боевой опыт, что многие отличились в боях, особенно Пахомов. Самоотверженно и умело работал и технический состав; среди других замполит упомянул старшего техника и механика третьей эскадрильи — Николая Машенцева и Виктора Иванова. Сказал он, что есть у нас и потери.

Как мы потом узнали, 2-я воздушная армия имела небольшое количество самолетов на левом крыле фронта и наш полк был брошен сюда для усиления авиации. Обе эскадрильи оказались на острие удара.

Обстановка осложнялась еще и тем, что большинство летчиков не имело боевого опыта.

Прилетаю на новый аэродром. После радостной встречи с механиком Виктором Ивановым, больше никого не повидав, тотчас же отправляюсь на КП (командный пункт) — доложить командиру о прибытии.

Фронтовое КП — это большая землянка. Командир занят. Стою навытяжку в стороне, смотрю, слушаю. Летчики полка только что прилетели после прикрытия наших войск. Дежурный офицер записывает боевое донесение командира второй эскадрильи. Начальник штаба уточняет изменения в наземной и воздушной обстановке.

Трудно разобраться во всем происходящем рядовому летчику, впервые попавшему на фронт. Ясно понимал я лишь одно: враг бросил крупные силы против войск нашего фронта и я должен как можно скорее принять участие в боях. Я находился в состоянии внутренней мобилизованности, и все мои мысли устремлены были к этой цели.

О выполнении боевого задания докладывал младший лейтенант Михаил Пахомов из второй эскадрильи. У Михаила на счету третий самолет противника.

Это отважный, напористый летчик, прекрасно владевший техникой пилотирования. Так хотелось поговорить с ним, но меня окликнул командир.

Я доложил о прибытии.

— Ну, очень рад, что у тебя все в порядке, — заметил он. — Осваивайся с боевой обстановкой. Присмотрись день-другой, как идут дела. — И полушутя добавил: — Да расспроси-ка хорошенько младшего лейтенанта Пахомова, как сбивать самолеты. Видишь, он успел трех свалить, а ведь тоже опыта не имел!

И комэск Гавриш, который тоже пришел на КП доложить о выполнении боевого задания, сказал мне:

— Знаю, в бой рвешься. Но пока приглядись. Обстановка сейчас очень сложная.

Товарищи уже провели немало воздушных боев, а мне приказано ждать!.. Слова Солдатенко были для меня законом, но на этот раз я внутренне был с ним не согласен: все казалось, что сегодня же могу принести пользу.

Когда я вышел из КП, Габуния, завидев меня издали, бросился ко мне:

— Как же я тебе рад, как ждал тебя! Теперь вместе летать начнем, Вано!

Я стал было расспрашивать его о товарищах, как вдруг раздался гул моторов и чей-то крик:

— Воздух! Воздух!

На аэродроме все пришло в движение. Габуния крикнул:

— Бежим к самолетам! Налет!

Я поднял голову. В высоте прямо к нашему аэродрому строем шло около шестидесяти бомбардировщиков.

Габуния крикнул:

— Ложись!

Мы упали на снег. Какую досаду, какую бессильную ненависть к врагу испытываешь, лежа на земле во время налета! Немецкие самолеты пролетели над нами, не сбросив ни одной бомбы. Они направлялись в сторону Валуек, где, как я потом узнал, стояло много эшелонов, было скопление нашей техники.

Когда я спросил, почему мы не вылетели наперехват, Габуния ответил, что сейчас перед частью поставлена задача прикрывать наземные войска, а не отражать налеты: в районе Валуек противника перехватят истребители других частей и наша зенитная артиллерия.

— Сейчас, Вано, идут ожесточенные воздушные бои над линией фронта. И новичка в такую кашу наш батя сразу не пустит.

И мой ведущий рассказал о своих боевых вылетах, о том, как трудно впервые драться с врагом. Я засыпал друга вопросами.

— А как комэск Гладких?

Оживленное лицо Габунии сразу омрачилось.

— Комэск Гладких погиб… Не хотел я тебе сразу говорить.

Вот что рассказал мне Вано. Бесстрашный летчик вылетел с группой на задание в район Харькова, взяв в напарники молодого неопытного пилота — хотел, по своему обыкновению, приучить к боям. Завязался бой с «Мессершмиттами-110». Гладких зажег с короткой дистанции вражеский самолет. Второй «мессершмитт» зашел в хвост самолета Михаила Гладких и сбил — ведомый вовремя не прикрыл комэска.

Я стоял, опустив голову. Тяжелая это была утрата. А Габуния дрогнувшим голосом сказал:

— И у нас в эскадрилье есть потери. Крепись, Вано.

И я узнал, что при перелете от нелепой случайности погиб Юра Мочалов, а мой друг, Ислам Мубаракшин, пал смертью храбрых в неравном бою, сбив фашистский бомбардировщик севернее Харькова. Нас окружили товарищи. Мы долго молчали.

Первым заговорил Василий Пантелеев:

— Командир виду не подает, а переживает каждую потерю тяжелее нашего. Когда он узнал о гибели Гладких, даже в лице изменился. Нас подбадривал, чтобы не унывали, но все головой качал и повторял: «В бою всякое бывает».

В тот вечер за ужином наш командир был оживлен, шутил. Я слышал, как он сказал начпроду, указывая на меня:

— А где боевые сто граммов нашему необстрелянному?

И когда нам всем налили вина, он встал. Встали и мы. Все выпили за успехи Михаила Пахомова, представленного к ордену Боевого Красного Знамени.