Иван Кожедуб - Верность Отчизне. Ищущий боя

Теперь все зависит от моего морального состояния, от физической силы и умения пилотировать. Очевидно, силы противника на исходе. Мне тоже приходится нелегко. Но я еще могу продержаться.

«Фокке-вульф» ко мне присосался. Когда немецкий летчик старался упредить меня и выносил нос самолета, я отчетливо видел его голову, шлемофон, даже различал злое, напряженное выражение лица. Много раз трассы проходили совсем рядом. Слышно было, как попадает в хвостовое оперение. Скорее бы боеприпасы у стервятников кончились.

Выжимаю из самолета все, что он может дать. И отрываюсь. Теперь-то вряд ли им удастся сбить меня! Но неприятно, когда за спиной фашисты.

Еще стремительнее бросаю самолет из стороны в сторону. И вдруг гитлеровцы повернули назад — им вдогонку мчались «ЯКи». «Если б вы, друзья, пораньше прилетели… — подумал я. — Жаль, не могу к вам присоединиться — стрелка бензомерa на красной черте». И я грожу кулаком вслед фашистским самолетам: «Еще встретимся!»

Тревожит мысль о товарищах. Вблизи по-прежнему своих нет. В горле так пересохло, что не могу связаться с ними по радио.

Зато как же я обрадовался, когда, благополучно приземлившись на аэродроме, увидел, что все мои товарищи вернулись домой. И только тут почувствовал, до чего устал. Но надо было доложить командиру о проведенном бое — настоящем боевом крещении самолета. Тревожила мысль: «Сбил ли я ведущего первой группы «юнкерсов»?»

Собравшись с силами, быстро иду на КП мимо большого плаката. На нем крупными красными буквами написаны фамилии многих летчиков нашей части, сообщения о боях, проведенных сегодня, и одержанных победах. Мельком вижу фамилии Амелина, Брызгалова, Евстигнеева, Мухина, свою.

Когда я вошел, Кирилл Евстигнеев заканчивал доклад о результатах боя, проведенного под его командой. Они вели бой с тридцатью восьмью «Юнкерсами-87», предпринявшими налет на боевые порядки наших войск. Группа Евстигнеева рассеяла бомбардировщики противника.

В этом мастерски проведенном воздушном бою наши летчики сбили четыре вражеских самолета. Кирилл сбил два.

Как всегда, сдержанно и скромно рассказал он о победе своей группы. Командир тепло поздравил его. А я, крепко пожав руку старому другу, начал докладывать командиру части о выполнении боевого задания. Сказал, что не уверен, сбит ли ведущий. Ольховский прервал меня:

— Не беспокойтесь, ведущий сбит. Упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.

При этих словах у меня даже усталость прошла.

Вместе с Евстигнеевым мы вышли с КП.

— Да, если потеряешь самообладание, — сказал он, — не спасут ни опыт, ни даже замечательные качества наших самолетов. В сложном бою побеждает воля.

У плаката нас поджидали Амелин с Мухиным. Живы, невредимы верные друзья! Мы пошли вчетвером по аэродрому, делясь впечатлениями о сегодняшних боях.

— Тяжело было выходить из боя, — говорил Леня, — за вас всех тревожился.

— Я тоже за вас тревожился. А за тебя особенно: уж очень много их было, — сказал я.

В тот день выросли личные счета летчиков. А счет полка увеличился до 270 сбитых самолетов.

Вечером командир вызвал меня на КП и прочел письмо колхозника Конева.

Вот что писал старик колхозник:

Товарищ, командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитовича Кожедуба хотя бы на один день, конечно, если позволит военная обстановка, — в любой день на Ваше усмотрение. Я обниму Ивана Никитовича, как родного сына.

Район приготовил центнер меду для летчиков Вашей части. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.

Рад сообщить Вам, что мои сыновья на фронте, и до меня доходят вести, что воюют они неплохо.

Жду Вашего ответа, жду Ивана Никитовича в гости. Желаю всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой.

Командир написал ему в ответ теплое письмо, объяснив, что пора у нас горячая и выполнить его просьбу командование сейчас не может.

В тот же вечер я рапортовал колхознику Коневу:

Дорогой Василий Викторович! Спешу сообщить, что на Вашем самолете я сбил восемь самолетов врага, из них пять хваленых «Фокке-Вульфов-190».

Теперь на моем счету сорок пять сбитых самолетов врага.

Позвольте закончить это письмо уверением, что мой боевой счет будет все время расти.

В июне у нас наступило временное затишье. Войска готовились к решительным боям.

Мы летали на разведку, изучали по карте район предстоящих боевых действий, его метеорологические особенности. Изучали способы самолетовождения в горах. И Евстигнеев, и Амелин, и я вводили в строй молодых, недавно прибывших к нам летчиков.

22 июня утром на политинформации парторг капитан Беляев прочел нам специальное сообщение Совинформбюро о военных и политических итогах трех лет Отечественной войны Советского Союза.

В сообщении говорилось, что «военная фашистская машина, огнем и мечом прошедшая по городам и селам десяти свободолюбивых стран, в боях против нашей Родины дала осечку. За время наступательных боев советские войска освободили около полутора миллионов квадратных километров оккупированной врагом территории, продвинулись на запад почти на 2000 километров, вышли большим протяжением фронта к нашим границам и вступили на территорию Румынии».

Здесь, за рубежом, мы, участники боев за освобождение Родины, с особенным волнением, с гордостью за наш народ, наши Вооруженные Силы слушали это сообщение.

Спустя несколько дней началась Белорусская операция войск Первого Прибалтийского, Третьего, Второго и Первого Белорусских фронтов. Наступательные бои вели войска Карельского фронта. События развивались стремительно. А на нашем участке фронта севернее Ясс все еще было затишье.

…Как-то вечером меня вызвал командир. Я сразу заметил, что он озабочен, даже взволнован. Вот что он мне сказал:

— Товарищ капитан, сейчас пришел приказ о вашем немедленном вылете в Москву. В чем дело, точно не знаю. Как будто вас из полка переводят… Завтра утром полетите с Брызгаловым на «ПО-2» в Бельцы. Оттуда — в Москву на транспортном самолете. Командование эскадрильей и ваш самолет пока будут переданы старшему лейтенанту Брызгалову. Постарайтесь вернуться, если будет возможность. Помните: в этом полку вы выросли.

Я не допускал мысли, что меня могут отозвать, перевести в другую часть, на другой фронт. За год и четыре месяца я прошел с полком трудный путь от первого своего боевого вылета до сорок пятого сбитого вражеского самолета, со многими товарищами учился бить врага.

Как и многие однополчане, в полку на фронте я стал членом Коммунистической партии. И Амелин, и Евстигнеев, и я — все мы пришли в полк в один и тот же день. Сейчас у комэска Евстигнеева на счету сорок восемь сбитых вражеских самолетов. У моего ведомого Мухина, прибывшего к нам лишь год назад, — пятнадцать. И сейчас я думаю об одном: только бы в Москве меня долго не задержали, скорее бы отпустили.