Константин Залесский - Сталин. Портрет на фоне войны

Совокупность этих замечаний Сталина показывает, что в теории он оставался, по существу, на позициях ортодоксального марксизма. Именно они и послужили теоретической основой для интерпретации модернизационных вызовов послевоенного времени советским руководством. Устаревший теоретический багаж — одна из важнейших причин того, что Сталин и его ближайшие соратники вновь интерпретировали масштабную задачу всеобъемлющей модернизации страны как чисто количественную, сведя ее прежде всего к ответу на военно-технологический вызов США. Власть не решилась на реформы системы (точнее, не видела в них надобности), на ее либерализацию, открытие внешнему миру, не пошла на взаимодействие с Западом. Как отмечает В.В. Ильин: «В то время, как Европа взяла курс на ускоренную социально-экономическую и политико-хозяйственную модернизацию, СССР под влиянием правящей коммунистической касты наращивал темпы стремительного прорыва в прежнее — провала в почвенно-большевистскую архаику».

Был ли это единственно возможный вариант решения послевоенных проблем СССР и в какой мере он связан с внутренней природой советской системы, а в какой с личностью Сталина? Объективно ответить на эти вопросы нельзя, не приняв во внимание место самого Сталина в советской системе. Анализ показывает, что не последнюю роль в идентификации вызова и последующего принятия решений Сталиным сыграли крайняя централизация и особая роль в ней узкого политического руководства.

По существу, исторический вызов, адресованный всем гражданам Советского Союза в реалиях советского времени, был персонально адресован И.В. Сталину, и стало быть, от его субъективного восприятия, его физического и духовного состояния впрямую зависела вся последующая стратегическая линия развития СССР.

Другой фактор, непосредственно сказавшийся на объективности оценки послевоенного положения СССР, — борьба за власть в ближайшем сталинском окружении, стремление соратников в связи со старением вождя занять более выгодные позиции для последующего штурма власти, овладения возможными властными вакансиями. Весьма показательны в этом плане приводимые К. Симоновым, со слов министра путей сообщения И.В. Ковалева, высказывания Сталина. «Заведующие», как иногда иронически Сталин называл членов Политбюро, хотят сделать из меня факсимиле. Они понимают, что я не могу все знать, и хотят сделать из меня факсимиле. Я не могу все знать. Я обращаю внимание на разногласия, на возражения, разбираюсь, почему они возникли, в чем дело (подчеркнуто нами). А они прячут это от меня. Проголосуют и спрячут, чтоб я поставил факсимиле».

Как отчетливо явствует из приведенного сюжета, «заведующие» за годы плотного общения с вождем находят эффективное средство отстоять собственную точку зрения, а заодно и ввести в заблуждение самого Сталина: заранее согласовывая документы и лишая вождя привычных ориентиров, возможности получить больше информации для принятия решений. Сколь велико значение этого обстоятельства для стареющего Сталина, всецело занятого, для которого эта идентификация угроз принимает к концу жизни характер паранойи. Широко известно свидетельство Хрущева: когда Сталин отдыхал в Сухуми (по мнению Хрущева, это был 1951 г.), «однажды, еще до обеда, Сталин поднялся, оделся и вышел из дома, мы присоединились к нему (с Микояном) и стояли втроем перед домом. И вдруг без всякого повода Сталин пристально так посмотрел на меня и говорит: “Пропащий я человек. Никому не верю. Сам себе не верю”».

Вот почему, констатировал Хрущев, в его окружении все были временными людьми. Пока он им в какой-то степени еще доверял, они физически существовали и работали. А когда переставал верить, то начинал «присматриваться». И вот чаша недоверия в отношении того или другого из людей, которые вместе с ним работали, переполнялась, приходила их печальная очередь, и они следовали за теми, которых уже не было в живых. К людям он относился, как Бог, который их сотворил, относился покровительственно-пренебрежительно. Какое же уважение может быть к глине. Сталин говорил, что народ — это навоз, бесформенная масса, которая идет за сильным. Вот он и показывал эту силу, уничтожая все, что могло давать какую-то пищу истинному пониманию событий, толковым рассуждениям, которые противоречили бы его точке зрения».

Вопрос, очевидно, в том, что Сталин явно не хотел, чтобы росли люди его окружения, в противном случае они становились опасными для Сталина. Он предпочитал еще с 20-х гг., как свидетельствует Б. Бажанов, растить смену из молодых с тем, чтобы они не мешали и ума-разума набирались. Но тем самым он создавал угрозу (очевидно, не без умысла, для создания системы сдержек и противовесов) для старых членов узкого руководства. Отсюда абсолютно правильный вывод Хрущева: «Если рассматривать Сталина как могучий несгибаемый дуб, то этот дуб сам себе отрубил все ветки».

Таким образом, Сталин, несмотря на сосредоточение у него огромной власти, зависел от тех условий, в которых ему приходилось действовать как руководителю великой державы и лидеру правящей партии страны. Он был заложником той системы, которую он сам создал и поступал в соответствии с правилами, сформулированными или насажденными им самим. Эта система и эти правила, выйдя из-под контроля вождя, определяли его образ мышления и поведения. Сталину приходилось непрерывно доказывать свою непогрешимость и дальновидность как теоретика марксизма-ленинизма, хотя он и приспособил эту идеологию к своим нуждам.

Он должен был считаться с расстановкой сил в руководстве собственной страны и на международной арене и, несмотря на огромную власть, учитывать мнение товарищей по Политбюро, действия соперников на Западе. Он зависел от многих объективных обстоятельств, вызванных процессами, контролировать которые был не в состоянии. Например, Сталин был вынужден считаться с могуществом США и слабостью своей страны после окончания Второй мировой войны. Не учитывать всех этих факторов он не мог.

В переломное время истории для правильного политического выбора одного здравого смысла мало. Чтобы уловить в массе противоречивых фактов тенденцию общественного развития, понять дальнейшее направление движения огромной страны, мало здравого смысла, необходим, как показывает мировая практика, глубокий теоретический фундамент. Его отсутствие — главная причина слабости Сталина как политика. Сталин-прагматик побеждал и время, и врагов. Сталин-теоретик-марксист проигрывал. Его попытка опереться на теорию не оправдалась в том числе и по причине того, что лучшие из мыслящих ученых были или за решеткой или за границей.

Сегодня вполне очевидно, что в ряду причин развала советской системы не последнее место занимает плохое знание советскими вождями политических и экономических реалий. Марксистская ортодоксия сыграла с ними злую шутку. Советские руководители, включая и самого Сталина, в конечном итоге плохо знали свою страну. В беседе с экономистами Сталин говорил, что все у нас идет хорошо, и, вероятно, так и думал.