Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

В 1909 году Лили поступила на математический факультет Высших женских курсов, потом бросила – и поступила в архитектурный, на отделение живописи и лепки. Весной 1911 года Лили уехала в Мюнхен, поступила там в художественную студию. А в 1915 году вдруг увлеклась балетом, поставила в комнате станок и брала уроки у балерины Александры Доринской.

«…Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности, – вспоминала ученицу Доринская. – Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых… «рыжих» волос. Ее глаза действительно «вырывались ямами двух могил» – большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы… Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы почитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты».

Впрочем, некоторые – особенно часто женщины – находили Лили на редкость непривлекательной и удивлялись, почему ее так любят мужчины. Одна современница записала: «Боже мой! да ведь она некрасива. Слишком большая для маленькой фигуры голова, сутулая спина и этот ужасный тик».

Лиля в экстравагантном наряде. 1924 год

С Осипом Бриком она познакомилась, когда Осипу, сыну обеспеченного торговца, было семнадцать, а Лили – всего тринадцать. Поженились они то ли зимой 1912 года, то ли в марте 1913 года. Родные Осипа были против этого брака. Но если Лили вцеплялась своими коготками в какого-то мужчину, вырваться он уже не мог. А Осипа она очень любила. Пожалуй – больше, чем кого бы то ни было из тех, кого ей случилось любить. Лили признавалась в этом открыто: «Но я любила, люблю и буду любить его больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, нигде. Я люблю его с детства, он неотделим от меня».

Осип окончил юридический факультет Московского университета, но служил в фирме отца, а после революции стал юрисконсультом ЧК, что ему до сих пор вменяется в вину.

В июле 1914 года Лили и Осип Брик переехали в Петроград. Квартиру, которую сняли родители Осипа, Лили – уже Лиля! – превратила в литературный салон. К ней с удовольствием приходили писатели, поэты, музыканты, художники, кинематографисты – она интересовалась всеми людьми и всеми видами искусства. Ее общительности, огня и обаяния хватало на всех.

В июля 1915 года ее младшая сестра Эльза привела в эту квартиру поэта-футуриста Владимира Маяковского.

Владимир мучительно искал себя в искусстве. Ему казалось, что поэта из него не получится. Хотел стать художником. Поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества: собственно, единственное место, куда принимали без свидетельства о благонадежности. Там познакомился с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея». Сначала они подрались. Потом стали друзьями.

Именно Бурлюк вернул Маяковского в поэтическое русло, за что Владимир навсегда остался ему благодарен: «Днем у меня вышло стихотворение. Вернее – куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю – это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: «Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом. Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: «Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский». Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: «Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение». Пришлось писать. Я и написал первое (первое профессиональное, печатаемое) – «Багровый и белый» и другие. Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом. Читал мне французов и немцев. Всовывал книги. Ходил и говорил без конца. Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать не голодая…»

Первое стихотворение Маяковского также издал Бурлюк – в 1912 году, в сборнике, называвшемся «Пощечина общественному вкусу». Следует отметить, что стихи из этого сборника особого внимания не привлекли. Зато манифест кубофутуристов остался в истории: «Читающим наше Новое Первое Неожиданное. Только мы – лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве. Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности… Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми. Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. – нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!»

Лиля и Владимир. 1915 год

Намерение бросить классиков с парохода современности Маяковскому припоминают до сих пор. На самом деле классиков Владимир любил и ценил, часто перечитывал, к книгам относился бережно, всегда оборачивал обложки, чтобы не истерлись. Но цель футуристов – шокировать общество. Вот они и нашли, чем именно шокировать.

Стихи Володя Маяковский с детства привык запоминать со слуха, а не по напечатанному тексту. Поэтому для него навсегда неотделимы стали строки – и звуки. Он должен был сначала проговорить стихотворение, услышать его в собственном исполнении и только потом мог записать.

«Он сперва глухо гудел… себе под нос, – вспоминал поэт Петр Незнамов, – потом начиналось энергичное наборматывание, нечто сходное с наматыванием каната или веревки на руку, иногда продолжительное, если строфа шла трудно, и наконец карандаш его касался бумаги».

«Иногда он останавливался, – рассказывал Корней Чуковский, – закуривал папиросу, иногда пускался вскачь, с камня на камень, словно подхваченный бурей, но чаще всего шагал как лунатик, неторопливой походкой, широко расставляя огромные ноги в «американских» ботинках и ни на миг не переставая вести сам с собою сосредоточенный и тихий разговор».

В 1913 году выходит уже авторский сборник Маяковского, называвшийся «Я» и включавший в себя четыре стихотворения. В том же году в трагедии «Владимир Маяковский» (да, несколько нескромно, но для футуристов это было нормой) он писал: «С небритой щеки площадей стекая ненужной слезою, я, быть может, последний поэт…»

Именно так себя он и чувствовал. Последним поэтом в обреченном на слом и погибель мире. Но стал – первым поэтом мира нового.

Женщины в жизни Маяковского – тема интересная уже потому, что несмотря на страстность натуры и популярность, благодаря которым он мог бы менять любовниц как перчатки, Владимир относился к чувствам очень серьезно. С 10-х по начало 30-х годов в СССР царила сексуальная раскрепощенность. Но Маяковский каждый свой роман переживал глубоко и болезненно. Он не «срывал цветы удовольствий», как многие. Каждую из своих женщин он действительно любил. Пусть не надолго, зато – по-настоящему. Практически все его по-настоящему выдающиеся произведения – вовсе не революционный стих, а пламенная лирика, причем не абстрактное воспевание чувств, а поэтическое признание в любви женщинам, игравшим в его жизни значительную роль.

Читать дальше