Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

13 апреля Маяковский присутствовал на домашней вечеринке у Валентина Катаева. Вел себя непривычно, казался притихшим, пришибленным. Катаев решил, что Владимир Владимирович снова болен, и предложил ему остаться заночевать. Маяковский отказался.

На вечеринку пришла и Вероника Полонская. Катаев позже вспоминал: «…глаза были устремлены через стол на Нору Полонскую – самое последнее его увлечение, – совсем молоденькую, прелестную, белокурую, с ямочками на розовых щеках, в вязаной тесной кофточке с короткими рукавчиками, что придавало ей вид скорее юной спортсменки… чем артистки Художественного театра вспомогательного состава… С немного испуганной улыбкой она писала на картонках, выломанных из конфетной коробки, ответы на записки Маяковского, которые он жестом игрока в рулетку время от времени бросал ей через стол… Картонные квадратики летали через стол над миской с вареньем туда и обратно. Наконец конфетная коробка была уничтожена. Тогда Маяковский и Нора ушли в мою комнату. Отрывая клочки бумаги от чего попало, они продолжали стремительную переписку, похожую на смертельную молчаливую дуэль. Он требовал. Она не соглашалась. Она требовала – он не соглашался. Вечная любовная дуэль. Впервые я видел влюбленного Маяковского. Влюбленного явно, открыто, страстно. Во всяком случае, тогда мне казалось, что он влюблен. А может быть, он был просто болен и уже не владел своим сознанием…».

Сама Вероника Полонская рассказывала, что поэт в тот вечер был с ней груб, проявлял несдержанность и ревность.

Наутро он заехал за ней – отвезти ее на репетицию в театр. Но вместо театра они отправились к нему домой, в комнату на Лубянке, где выяснение отношений продолжилось. Полонская вспоминала: «Владимир Владимирович быстро заходил по комнате. Почти бегал. Требовал, чтоб я с этой же минуты осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры нелепость, говорил он. Я должна бросить театр немедленно же. Сегодня же на репетицию мне идти не нужно. Он сам зайдет в театр и скажет, что я больше не приду. Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так. И театра я не брошу и никогда не смогла бы бросить… Вот и на репетицию я должна и обязана пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, скажу все… и вечером перееду к нему совсем. Владимир Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было немедленно или совсем ничего не надо. Еще раз я ответила, что не могу так…»

Попрощался он с ней неожиданно нежно. Но проводить отказался. Дал 20 рублей на такси. Но Вероника успела пройти всего несколько шагов до парадной двери, когда прозвучал выстрел.

«У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору. Не могла заставить себя войти. Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди его было крошечное кровавое пятнышко. Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

– Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые…»

Маяковский выстрелил себе в область сердца. «Скорая» приехала моментально, но поэт был уже мертв.

Лиля с сестрой Эльзой.

Знакомые Маяковского были шокированы известием о его самоубийстве, некоторые даже не желали поверить, принимали за розыгрыш, когда им звонили и сообщали… Тяжелее всего пережила его гибель Мария Денисова-Щаденко: она впала в глубокую депрессию, завершившуюся в конце концов самоубийством. Похороны поэта конечно же превратились в митинг. Однако в первые годы после гибели его произведения практически не переиздавались. В 1936 году Лиля Брик обратилась к И.В. Сталину с просьбой о содействии в сохранении памяти Маяковского, издании сочинений поэта, организации его музея. В резолюции на ее письмо Сталин назвал Маяковского «лучшим талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Так началась его посмертная слава. Странная слава: Маяковский стал поэтом, обязательным для изучения, но из-за этого – все менее любимым, уж слишком сложны и неоднозначны его стихи.

Б. Пастернак, Л. Брик, B. Маяковский, C. М. Эйзенштейн

После самоубийства поэта Лиля писала сестре Эльзе Триоле, той самой, которая когда-то познакомила ее с Маяковским, а теперь стала женой писателя-коммуниста Луи Арагона:

«Любимый мой Элик! Я знаю совершенно точно, как это случилось, но для того, чтобы понять это, надо было знать Володю так, как знала его я. Если б я или Ося были в Москве, Володя был бы жив.

«Как говорят, «инцидент исперчен»,

Любовная лодка разбилась о быт,

С тобой мы в расчете, и ни к чему перечень

Взаимных болей, бед и обид».

Обрати внимание, «С тобой мы в расчете», а не «Я с жизнью в расчете», как в предсмертном письме. Стрелялся Володя как игрок, из совершенно нового, ни разу не стреляного револьвера; обойму вынул, оставил одну только пулю в дуле – а это на пятьдесят процентов осечка. Такая осечка уже была 13 лет тому назад, в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу. Застрелился он при Норе, но ее можно винить как апельсинную корку, о которую поскользнулся, упал и разбился насмерть».

Маяковский уже после своей смерти спас жизнь Лили.

Быть может, даже не один раз… Но об одном случае известно наверняка: в 1938 году Лиля Юрьевна Брик оказалась в списке подлежащих аресту особо значимых персон, который предъявлялся на утверждение лично товарищу Сталину, и по легенде – Сталин собственноручно ее из имя из этого списка вычеркнул со словами: «Не будем трогать жену Маяковского».

Может быть, это и вымысел. Однако факт: Лилю Брик не трогали ни во время ежовских чисток, ни позже, ни даже в период борьбы с «космополитами».

Осип Брик скончался в 1945 году.

«Когда застрелился Володя Маяковский – погиб он. Когда умер Ося – умерла я», – сказала Лиля.