Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

Все решила случайность.

В августе у кого-то на даче ставили благотворительный спектакль – «Гамлета». Миша Чехов играл главную роль – это было его первое преображение в тоскующего Принца Датского – хотя позже, спустя десять лет, в 1924 году Гамлет станет одной из его коронных ролей. Ну, а Олю взяли на роль Офелии. Конечно, были в веселой дачной компании и другие девушки, возможно – более артистичные и с опытом любительских спектаклей. Для Оли этот спектакль был первым, стеснялась она ужасно, никак не могла заучить роль, но… Оля смотрелась «картинкой» – просто-таки девушка с открытки: закрученные спиралью локоны, лучистый взгляд, ямочки на щеках. Другой Офелии никто не захотел.

На самом деле Оля не так уж стремилась к сцене. Она бы уступила роль Офелии другим жаждущим славы, если бы Гамлетом был кто-нибудь другой, а не Миша Чехов. Возможность побыть в обществе Миши, общаться с ним в долгие часы репетиций, появиться рядом перед глазами зрительного зала, причем в образе двух влюбленных – вот что привлекло Олю к участию в постановке. Надежды Оли оправдались: репетиции проходили в атмосфере тайного – а потому особенно упоительного – флирта. Правда, Миша флиртовал со всеми задействованными в постановке женщинами – вплоть до умелицы, шившей костюмы, вплоть до дамы бальзаковского возраста, исполнявшей роль королевы Гертруды, венценосной матушки Гамлета… Но наряду с другими он флиртовал и с Олей! Тогда ей было достаточно для счастья и этих крох внимания…

Но вот настал великий день – день спектакля, и тогда все случилось. Даже больше, чем Оля могла ожидать… Во время третьего действия в сцене, когда придворные смотрят поставленный Гамлетом спектакль, Оля почувствовала вдруг, что настроение Миши и отношение к ней, Оле, вдруг как-то волшебным образом переменилось. В этой сцене принц Гамлет смущал своим поведением скромницу Офелию. Откинувшись на колени Ольги-Офелии, с особенным забавным выражением произнес Миша слова Гамлета: «О, Господи, я попросту скоморох. Да что и делать человеку, как не быть веселым?» Эти слова безумного датского принца – они как нельзя более подходили Мише. И еще он подмигнул Оле, откинув голову ей на колени, глядя снизу вверх на ее прелестное личико с глазами, подрисованными и увеличенные гримом, с тщательно выписанными яркими губками. Оля едва не рассмеялась, хотя ее героине не полагалось смеяться в этой сцене. А Миша провел ладонью ей по ноге, от бедра к туфельке. Конечно, этот фривольный жест вполне объяснялся ролью, ведь Гамлет – безумен, Гамлет провоцирует окружающих, ничуть не думая о чувствах нежной Офелии. Но все-таки Оля зарделась, даже сквозь грим был виден румянец, заливший ее лицо и даже шею. Голова Миши лежала у нее на коленях тепло и тяжело. От каждого его движения трепет пробегал по ногам… Оля могла коснуться его волос – и все те, кто смотрел сейчас на них, сочли бы этот жест всего лишь импровизацией… Но она так и не решается. Она не способна на такую дерзость. Она только смотрит на него восторженным, влюбленным взглядом, она произносит реплики дрожащим голоском, она вся лучится, когда он – на сцене, он – Гамлет, к ней – Офелии обращается!

Спектакль имеет грандиозный успех. Им аплодируют, как настоящим актерам, они скрываются за кулисами и вновь выходят на сцену – кланяться, и Миша держит ее за руку. А потом вдруг – за кулисами – когда в зале еще звучат аплодисменты, Миша вдруг обнимает Олю и целует в губы долгим, совсем не братским и не шуточным поцелуем…

«Что за странное чувство! Сначала мне кажется, что я умираю от блаженства…»

Сердце ее замирает и тут же принимается колотиться, ноги – как ватные. Ее еще никогда не целовали так. Она невинна более, чем это возможно было представить себе в то время. Она не просто невинна – она абсолютно невежественна в вопросах секса. Конечно, об этом уже разговаривают даже в приличных домах и даже в присутствии девиц, из этого уже не делают тайны, постыдной и страшной… Но Олины родители, особенно отец Константин Леонардович, весьма ортодоксальны в вопросах воспитания. Они – суровые, честные московские немцы. И дочь их чиста как ангел.

«У меня теперь будет ребенок, – со страхом думает Оля. – Если меня так поцеловал мужчина, у меня непременно будет ребенок. Опозорена…»

…Потом она с иронией будет вспоминать об этом ужасном мгновении, но сейчас – сейчас она умоляюще смотрит на Мишу: «Миша, теперь ты обязан на мне жениться!» Он смеется, и Оля на миг каменеет от предчувствия унизительного отказа, но вот он с ласковой улыбкой берет ее руку, подносит к губам и говорит: «Чего еще я могу желать?» Оля облегченно вздыхает. Спасена! И чувствует себя такой счастливой… Еще вчера, еще сегодня утром, до начала спектакля, да что там – минуту назад они оба и не думали о том, чтобы пожениться. И вот – решение принято за несколько секунд. И – никаких сомнений.

С ее стороны – романтизм детской любви, пробуждающееся женское тщеславие, невежественный страх «последствий» единственного поцелуя.

С его стороны…

Любил ли Миша Чехов Олю Книппер?

Спустя десятилетия она твердо скажет: нет, не любил. Женился по расчету. Ее родители – состоятельные люди, ее отец занимает важный пост, впереди блестящая карьера. А Миша хоть и получает неплохое жалованье, живет бедно, ибо экономить не привык, с легкостью раздает полученное друзьям и много тратит на выпивку… Об этом его пристрастии мало кто знает. И уж Оля-то точно не догадывается.

Она вообще много о чем не догадывается… Она так наивна! И так влюблена! А он – расчетливо и гнусно воспользовался ее наивностью и любовью… Так будет думать Ольга Константиновна Книппер-Чехова спустя десятилетия, и возможно, какая-то крупица правды в этом есть, но – только крупица. Она назовет свой брак с Михаилом Чеховым «сумасбродством, за которое впоследствии придется дорого расплачиваться».

Не более чем сумасбродство – с ее стороны.

Большинство общих знакомых считали, что Михаил Чехов безумно любил свою прелестную жену.

А то, что решение о свадьбе было принято за несколько секунд… Этому тоже есть объяснение. И дело не только в легкомыслии Миши Чехова – таков уж был склад его души.

Из книги Михаила Чехова «Путь актера»: «В тринадцати-четырнадцатилетнем возрасте я был необыкновенно, катастрофически влюбчив. При первой же встрече с какой-нибудь девочкой я непременно влюблялся в нее, невзирая на ее внешность. Внутренние ее качества мне были не важны. Впрочем, я всегда отыскивал в ней какую-нибудь черту, которая приводила меня в восторг. То мне нравились ее брови, то улыбка, то какое-нибудь движение, то полнота, то худоба. Но я мог влюбиться и потому, что мне нравилось ее платьице. Я влюбился однажды в очень маленькую девочку за то, что она сыграла на рояле одним пальчиком какую-то детскую песенку. Словом, мне было все равно, за что влюбиться и как оправдать свою «любовь». Последней целью моей влюбленности всегда была свадьба. С первой же встречи я твердо решал жениться. И, приняв это решение, я уже ни на минуту не отходил от своей будущей жены. Но браки мои расстраивались обычно по двум причинам: или я намечал себе сразу несколько невест, и тогда брак был невозможен технически, или я до такой степени ни на шаг не отходил от своей будущей жены, что она, стесненная мной в каждом поступке, не выдерживала лишения свободы и пряталась от меня. Я страдал и ревновал ее ко всему и ко всем».