Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Должен вам заметить, что в Вологде первый секретарь обкома, пока был относительно здоров, хоть и занятой человек, многое о нас знал как о литераторах и о нашей творческой жизни, читал наши книги, случалось, и бранил литераторов, и помогал, чем мог. А секретарь по идеологии Виктор Алексеевич Грибанов (ныне председатель облисполкома) читал все наши книги, смотрел все спектакли и считал своей обязанностью два-три раза в году встречаться с местными писателями и не на ходу, не в коридоре, а у себя в кабинете, обязательно для этого выделял полдня.

А тут новый заведующий отделом культуры, т. Мухопад, уже несколько, месяцев пребывающий на посту, не соизволил не только лично с кем-то из писателей познакомиться, но и в Союзе писателей не бывал и писателей в глаза не видел!

Неужели непонятно, что общение с писателями тому же Грибанову давало, быть может, больше, чем нам, литераторам, поддерживало и его, и нас, снимало наслоение сплетен и раздражённости, наконец, взаимно обогащало тех и других.

Я рискую быть неправильно понятым, мол, набивается на постановки пьесы и прочее, и прочее. Нет, я и в молодости не навязывал никому ни книг своих, ни пьес, ни образа жизни, но много помогал и помогаю молодым писателям и просто людям, чего и вам желаю! И не скрою: в афише того же театра имени Пушкина значатся пьесы Мирошниченко, Бримана и т.д., не очень меня тянет быть в этой компании. Почему-то тот и другой театр — Пушкина и ТЮЗ обратились ко мне с просьбой об инсценировке «Пастуха и пастушки», хотя прекрасно знают, что я не соглашусь на инсценировку этой повести и, тем более, на постановку её при той режиссуре и исполнителях, которые есть сейчас в наличии. Я сказал завлиту ТЮЗа: «Зачем вам нужна инсценировка повести, по сути и качеству своему неосуществимая на сцене, когда во многих молодёжных театрах идёт «Прости меня», пьеса для молодых?» — «Нас смущает образ Смерти. Нам не поднять его».

А сложнейшую повесть, видимо, поверхностно прочитанную, поднять возможно?

Странно и такое: напечатанная в 1978 году в журнале «Театр» моя пьеса „Черёмуха», перепечатанная затем в сборниках и репертуарных бюллетенях, оказалась непрочитанной (до встречи со мною уже в 1981 году) главным режиссёром театра родного города! Пьеса «Прости меня» напечатана в журнале ..Наш современник» (тираж журнала 330 тысяч!), она идёт в десятке театров страны, получила широкую прессу и Государственную премию, а многие деятели театра и культуры в Красноярске и не слышали даже о ней.

Я это пишу вам не для того, чтобы жаловаться (сроду не жаловался и в обкомы да в крайкомы не писал), а на своём примере, на личном, конкретном, хотел бы заострить ваше внимание, заставить глубже подумать над словами: «Сибири — высокую культуру», что это не просто лозунг и своевременный выкрик. Это дело, и дело очень важное, к которому, кроме всего прочего, должно быть не только казённое, но и собственное отношение каждого работающего в области культуры, тем более руководящего, направляющего его к этому предмету. Отношение ответственное, а не демагогическое, увы, понимаемое порой голословно, как очередная кампания по копке картошек и уборке сена. Краснобайства, пустозвонства и показухи, считаю я, и без того лишка во всей стране, в Красноярске и крае, увы, этого тоже лишковато. Об этом вы и без меня знаете.

Виктор Астафьев

Сентябрь 1982 г.

(Е.А.Тяпкиной)

Дорогая Елена Алексеевна! Простите меня, бога ради, что я затянул с письмом. Давно получил я Ваше письмо, но работал, как проклятый, хотел закончить повесть, но она меня скорее, видно, кончит. Работы ещё на полтора-два месяца, а я уж совсем извёлся, «пар» из меня вышел, и сроки поджимают. Никогда не заключал заранее договоров, а тут покупка машины и прочее выбили из финансов, вогнали в кабалу, вот и приходится вкалывать до изнеможения. А в остальном, как говорится или поётся: «всё хорошо, всё хорошо!..»

Я безвылазно в деревне. Иногда удаётся выплыть на речку, поудить, сходить в лес по грибы. Хотя старушки-шуструшки наши и вышаривают ближний лес, я всё же немножко нахожу после них, и они удивляются: «Эко же! эт-то не токо выходили, а и вылежали всю траву, а он где-то и сыскал!..»

Очень их удивляет и то, что я сам варю обед, колю и пилю дрова, копаю картошки, выношу помойки: «Ли-ко, ли-ко, писатель-то наш тоже, как человек!» И очень они, иные из них, разочарованы этим. Вот кабы барином был, белоручкой, так зауважали бы! Ах как мы навыдумывали наш народ! Убожества в нём и дури нисколько не убавилось, невзирая ни на какую «зарю». Вот живут в соседях две старухи, обе приехали из города на лето. Одна вкалывает дни и ночи, другая — ходит, губы поджавши, сплетничает.

«Что же Вы Фане-то (сестре) не помогаете?» — «А я начальница!» У неё, видите ли, зять работает в Череповце мастером в заводе, и вот она попутно с ним «начальница» и уж считает, что начальнику — а значит и ей — делать ничего не следует. Ну где ещё может такое говно взрасти, кроме как на Руси и в Африке?

Журнальчик, вшивый «Экран», так и не дал поправку. Более того, рассердившись на мою жалобу, и гонорара мне не заплатил, посчитав рассказ перепечаткой. Свиньи! Редактора только что перевели из «Смены», ну если так себя вести будет, переведут из «Экрана» в ЦК комсомола, там не хватает безответственного и похабного народа.

Как Вы здоровы? Как живёте-то? Пишите, не обижайтесь, что я подолгу не отзываюсь. Запутался в делах. Поздней осенью, скорей всего в ноябре, я долго буду в Москве — редактировать буду книгу, — и тогда мы повидаемся.

А пока кланяюсь и желаю Вам всего самого наилучшего, вперёд всего здоровья. Ваш Виктор Астафьев

28 ноября 1982 г.

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валентин!

Может, на пленуме, в Кремлях я и увижу тебя, но книжку шлю по почте, чтоб не тащить её в Москву. Трудно, со скрипом и осложнениями выходила книжка, вышла и вышла, и ничего не случилось. Она для подготовленного читателя и для чтения по настроению, где попало, не подряд.

Дома у нас не очень хорошо. Тяжело болеет дочь. Рассталась с мужем ни без последствия и надсада. Предстоит нам с Марией Семёновной растить детей, а успеем ли их поднять? Года наши уже большие, мы жизнью поднадсаженные. а у дочери дела неважные.

Ну да в каждой семье своё, и не на кого уповать, кроме как на Бога — Марья Семёновна сейчас в Вологде, возле детей и внуков. Я после пленума тоже туда двину, будем думать и решать, как дальше быть с дочерью и её семьёй.

Я закончил «Зрячий посох», везу его с собой в Москву. Только вот не знаю зачем. Наверное, чтоб убедиться, что храброго редактора в Москве после Твардовского нет, а вот лукавых, вроде тебе очень известного, развелось, что тараканов в больших современных домах.

Ну, даст бог, увидимся в Москве или Иркутске, куда меня Шастин то позовёт, то отлуп даст — чё-то переносит и переносит литературное мероприятие. Преданно тебя обнимаю. Виктор Петрович