Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Целую. Твой Виктор

...Пишу тебе из Кёльна, из гостиницы, которая находится неподалёку от знаменитого Кёльнского собора. Гостиница не богатая, но опрятная и уютная.

Летел из Варшавы в Бонн — мне достали прямой билет. Встретил меня товарищ Юры Ростовцева, Виталий Соколов — корреспондент «Комсомольской правды», и определил на место. Я уже кое-что повидал. Выступал в местном университете, был дважды в гостях. Сегодня весь день пробыл в крестьянском хозяйстве — это самое интересное из того, что я пока видел.

Завтра до обеда у меня будет свободное время, и я хочу походить по городу, поглазеть. Ни в гостях, ни в крестьянах, слава богу, спиртного не пьют, но едят хорошо. Погода стоит прекрасная, плюс 8, кругом поля, зелёные от озимых. Ездили в этнографический музей, смотрели древнюю Германию и выставку современного ремесла. Чувствую себя хорошо, но всё не могу выспаться, постараюсь сделать это сегодня. Пишу вот тебе, работает телевизор - много рекламы, песен, по одному каналу идёт боевик. 25-го, в воскресенье поеду в Мюнхен и оттуда в Москву. Позвоню в Вологду. Что-то опять тоскую по всем.

Целую, Виктор

...Я уже в Мюнхене. Ехал на поезде (сам попросился). Долго ехал вдоль мутного, из берегов норовящего выйти Рейна, вдоль которого почти беспрерывно идут селения и городки с махонькими опрятными садочками и непременной ёлкой или стенкой ёлок среди и по краю зелёных полянок. Дома красивые, опрятные, они почти все по старой архитектуре выстроенные, но в городах есть уже и модерняга, и какая! Рядом с гостиницей «Мондиаль», где жил в Кёльне, на найденной древней мозаике воздвигли сооружение, о котором любой, даже не нашей страны житель, сразу подумает, что это тюрьма. И описывать далее это помещение я не буду, а то вдруг Валентина Михайловна [Ярошевская. — Сост.] при реконструкции своего музея соблазнится этакие новшеством. По-над домами, по Рейну — террасные сады и огороды, прямо в отвесных скалах и на клочках гор, а вверху всё замки, крепости и графские строения — все сохранены, ко всем сделаны подвесные дороги.

В Мюнхен я приехал под вечер. Меня встретила и сразу узнала моя переводчица, болгарка, замужем за немцем. Всей семьёй встречали. У неё две девчушки — 12 и 15 лет, охота им было «на своего» посмотреть.

Успели мы поужинать в ратуше. Я ел судака и салат, выпил водочки, и пошли мы смотреть руганый-переруганый нами и нашими идейными указчиками фильм «Рембо». Потрясающий фильм! Потрясающий! О том. как современного человека совратили, сделали солдатом — героем, а потом обыватели всех мастей загнали в угол и он был вынужден отбиваться. А отбиваясь, он превратился в страшного, мстительного получеловека-полузверя и гиганта сверхсилы, однако и при этом не теряя границы сознания и убивая только негодяев (ни одного солдата не тронув, мальчика, который его, как зверя, выслеживал, пощадил, даже не ударив, и шерифа, но потом уж изрешетил его и разгромил город. Целый современный городок, в который его не пускали пожрать, отдохнуть, побыть с людьми). А как снят! Как сыгран! Это современный Тарзан, только Тарзан-то с печальными постоянно глазами. И под конец он плачет, как мальчишка, на груди своего старого командира и даёт надеть на себя наручники. Играет Рембо американец итальянского происхождения, у нас такого артиста, увы, нет. Было жалкое подобие — Олег Видов, и тот за рубеж смылся. Пытался Абдулов, да жирен и морда тупая.

Сейчас идём в старую библиотеку — встречаться со славистами. Завтра встреча с издательшей, на последние три дня программа плотная. Был я на охоте соколятников и ястребятников под Кёльном. Во потеха! Невозможно смотреть на это без юмора. Выгоняют кроликов из чаши, из нор и завалов. Я топаю по чаще и кричу: «Вылазь, фриц! Гитлер капут!» — и сразу откликнулся радостный голос: «Капут! Капут! Хитлий капут!» Оказалось, охотник у нас воевал все четыре года. Прощаться стали — обнимает: «Не надо война! Не надо война!» — заклинает.

О Господи! Как сложен и прост этот мир! Сегодня видел тебя во сне и как-то плохо видел. Охота уж домой. Как вы там? Хотя я узнаю об этом раньше, чем придёт письмо. Но вот поговорил и вроде на сердце полегче.

Целую всех, а тебя отдельно. Твой Виктор

...Маня! А это я пишу тебе потому, что в гостиничном номере в папке обнаружилась красивая бумага.

День прошёл насыщенно: встречался с председателем Союза писателей в Мюнхене; был в фирме, торгующей нашими книгами и книгами восточных стран; был в конторе, в магазине, в гостях у хозяина Рихарда Вагнера — дело налажено, сам хозяин богат, хитёр, умён и в обращении доступен, как наш воспитанный трамвайный кондуктор. Вечером слависты местного университета устроили ужин в экзотическом ресторане, обкурили меня до того, что я взвыл, и тогда перешли в соседнюю пивную, огромную, экзотическую, шумную. На приёме была и Симмер — издательша, баба крупная, рыжая, по-русски, как я по-немецки, но очень трогательная в обращении. Однако с нею был «друг», этакий румяненький немец, вымытый в шампунях, затем облизанный, и она с ним скоро отбыла, пообещав завтра устроить мне «грос отдых». Куда-то за город поедем и даже на озеро с рыбой. Принявши меня за рыбака и охотника, они решили, что я и дня прожить не могу без этих занятий. А у меня одна забота: как бы не простудиться здесь, как немцы говорят — «сибирен мороз» — то есть вчера вечером было минус 5.

Сегодня встречи в библиотеках, аж в двух! Обед с библиотекарями, а вечером в театр. Осталось два дня. И в Москву! Пора гостям на место. Хоть немцы и развлекают меня и даже вроде рады мне от души, да всё же домой охота.

Целую тебя, родная. Твой Виктор

26 февраля 1986 г.

Г.Г.Горенскому

Копия в Союз писателей СССР

Мне переслали Ваше письмо из союза писателей СССР. Отвечать на него нет надобности. На все письма — отклики на публикацию моих скромных солдатских воспоминаний (нет там ни "самовозвышения, ни бахвальства" — я за этим, в отличие от Вас, внимательно слежу) — буду отвечать в обзоре через ту же газету «Правда», ибо не отвечать невозможно [речь о статье «Там, в окопах: воспоминания солдата», опубликованной в газете «Правда» 25 ноября 1985 г. — Сост.] .

Есть письма — и их большинство, — преисполненные такого благородства, такой благодарной памяти, искренности и признательности, что держать их в столе нельзя. Есть письма и подобные тем, что написали Вы, и на них надо отозваться, а то ведь, в спеси своей утопая, Вы так и будете думать, что Ваше «благородное» возмущение тем, что какой-то солдатишко смеет иметь свое суждение, да и... «властей не признаёт!» (Фамусов), останется при Вас в самонадеянной, надменной тупости своей Вы вздумаете ещё кого-нибудь опровергать, отчитывать. Это стало Вашим ремеслом от безделья, у Вас уже подпись факсимильная заготовлена для этого. Или подумаете, что я струсил и потому не «реагирую».