Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Бывал осенью в тайге, разбой там идёт, невиданное избиение природы люди бьют, ловят, гребут всё, что можно сожрать, продать, урвать. Все наши неурядицы бьют больно, если не смертельно, нашу уже изнахраченную природу.

Обычно я возвращался из лесу, с Енисея ли бодрым, заряженным на работу, а тут явился домой совершенно подавленным, растерзанным и долго не мог сам себя собрать в кучу, провольничал до поздней уже зимы и лишь недавно принудил себя продолжить работу над романом.

Сейчас я уже вошёл в работу и даже надеюсь, если дело пойдёт такими пусть и не очень устойчивыми, темпами, к весне первую книгу доделать.

В остальном жизнь идёт, как везде, смутно, тревожно, на грани отчаяния. Но жить-то надо. Детей растить надо. Значит, терпи, двигайся дальше вместе со своим совсем уж разнесчастным, деморализованным народом, не зная даже, есть ли у него будущее. Одно ясно: великим народом он уже никогда не будет, сейчас он просто население, стадо, которое куда ломтем хлеба поманят, туда он и потопает, за очередным «кормильцем». Возрождение нашего народа, если Бог ему пособит, будет мучительное и длительное, и вернётся к себе русский народ совсем уже другой дорогой, особью и сообществом, пока не только неугадываемым, но и непредсказуемым. Никаких капиталистов из нас никогда не получится, а коммунистов, теперь уже и слепым дуракам ясно, не получилось. Так каков же наш удел, путь, направление? И куда? Можем ведь и в яме оказаться, называемой могилой. На какое-то время спасёт нас возврат к церкви. А кто же наш народ, разучившийся работать, научит работать? Мы пока что губили и разворовывали до нас наработанное и Богом в наши недра помещённое и на земле взращённое. А когда всё разворуем, сожжём, сгноим, чем жить дети будут?

Ох-хо-хо! Какое трагическое время подступило, начавшееся с оперетки под названием Октябрьская революция. Попрыгали, попели, красными тряпочками помахали, ляжками покрутили — и вот проснулись! Да и проснулись ли? Очень уж крепко мы любим спать, и боюсь, когда проснёмся, даже матрац из-под нас уже будет вытащен и унесён.

Ну, простите меня. Дело к вечеру, устал, побрюзжать тянет. Как получите первый том, подтвердите телеграммой, и я тут же вышлю Вам второй, а там а третий подойдёт. И напишите, пожалуйста, имена-отчества своё и супруги Вашей.

Низко Вам кланяюсь и от всего сердца мы благодарим Вас за посылку. Виктор Петрович и Мария Семёновна Астафьевы

12 февраля 1992 г.

Красноярск

(А.В.Астафьевой)

Здравствуй, Анастасия! Письмо твоё пришло в те дни, когда я находился в работе, в середине очень для меня трудной и, наверное, последней книги — романа о войне. Пока ещё вожусь с первой книгой, а всего должно быть три. Сейчас, совершенно измотанный, лежу иль сижу и смотрю телевизор. Да ещё умудрился простыть и захлюпал лёгкими. Сил моих уже хватает только-только на работу, всё остальное приходится отстранять, даже почту. Годы берут своё — нынче весной мне исполнится 68 лет — это возраст, особенно для бывшего фронтовика. Жизнь нынче такая, что я стараюсь из дома не выходить, в город не спускаться (Академгородок находится на Гремячей горе, километрах в восьми от города, но город подползает к нему), а меня нет-нет и здесь достают какие-то делишки, которые оказываются важнее моих дел, и неприятности, чаще с почты, с телефонной станции, из родной деревни (она близко) иль ещё откуда.

Нынче мне уже немного надо, чтобы потерять равновесие, выбиться из рабочего состояния.

Но живём помаленьку, растим внучат — Поле исполнилось уже 9 лет, Вите весной будет 16 лет. Нельзя сказать, что растут у нас лучшие дети на свете, они обычные, они как все нынче, и ленивы, и непослушливы, и норовисты порой, но в них и горе, и редкие радости. Однако детей надо иметь и растить вовремя, на старости лет эти нагрузки оборачиваются перегрузкой.

Но я всегда основывался на той морали, что есть люди, которым куда как тяжелее, чем нам, и надо безропотно нести свой крест, он именно тот крест, который взвалил на тебя Господь.

А знаю такие судьбы вокруг, что слово «тяжело» слишком мягко и ласково для них. Есть семьи и люди, которые искупают вину перед Богом за весь наш грешный, жалкий жестокий народ, отринувший Бога, веру, докатившийся до предательства детей и родителей своих, до братоубийства, до поругания могил и святой молитвы.

Искупят ли? Слишком стадо велико и бесчувственно, слишком далеко мы зашли в обесценивании жизни и крови, слишком потерялись в мире.

Во мне всё меньше и меньше остаётся веры в спасение нашего народа и страны. Самое главное, что наш народ не хочет сам спасаться, а ждёт его от властей, от нас и даже от главного преступника века нашего, покойного неприкаянного вождя. Самосознание народа нашего ещё никогда не было так низко, и никогда он ещё не сближался так близко со скотом, удел которого определил ещё Пушкин — «ярмо с гремушками да бич» и «их только резать или стричь».

Ну да будет, как будет.

Что я должен сделать, чтобы помочь тебе? Чем? Когда? Как? Письмом, даже самым длинным, не поможешь. В Вологду я приехать не могу. Всё. Эта земля, этот город, со смертью Ирины отделены от меня непреодолимой преградой — могилой, которую я уже не смогу переступить.

Может, мне позвать тебя?

Или в деревню, я там живу летом, или в другое какое место? Дома это сделать невозможно. Марья Семёновна живёт и работает из последних сил. Два инфаркта подряд и вновь начавшийся туберкулёзный процесс кости приземлили её, и она живёт только на лекарствах, глотая их горстями, растит детей и ещё помогает мне. Я даже мысль от себя страшную гоню о том, что будет с нами, если её не станет, а один раз она уже была полминуты в клинической смерти, и спас её Господь для детей, спас тем, что врач, живущая под нами, оказалась дома.

Весной нынче я уезжаю на Урал (нужно для романа), лето тоже получается раздёрганное, но осенью я бы смог, где-то в сентябре, встретиться с тобой и чем-то помочь, а может, и душу облегчить, как-то узнать друг друга, хотя я понимаю, какую ответственность, какой груз взваливаю на себя. И выдержу ли? Но... Но всё во власти Божьей. Как ему будет угодно.

Я иногда бываю в церкви, молюсь за покойных и живых, помолюсь и за тебя, чтобы Господь помог тебе в твоём столь ответственном возрасте, как помог, помогал и помогает он мне всю мою жизнь, в которой допустил я не один безответственный поступок, в том числе и в том, ничем не приметном, 74-м году...

Вот пока и всё. Благословляю тебя, целую в умную головку и желаю, чтобы она не вскружилась в этом возрасте, а дальше, Бог даст, лучше всё будет.

Храни тебя Бог. Поклон тёте Зине и матери тоже — мать даже непутёвая от Бога, молит об этом. Виктор Петрович

16 февраля 1992 г.

Красноярск