Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

(В.С.Камышеву)

Дорогой Валентин Семёнович!

Получив Ваше поздравление с Рождеством Христовым на такой чудесной открытке, я надеялся быть в Москве, позвонить Вам и, возможно, где-то встретиться и поговорить. Но не вышло и теперь, как я понимаю, не скоро и выйдет. Предлог-то ехать в Москву на последний съезд писателей СССР, видимо, отпал. Пока так называемые писатели драли друг на дружке рубахи и доказывали кто из них писателистее, будущий съезд стал стоить 15 миллионов рублей, а таких денег в писательской казне нету. Те, что собрал Иван Калита по прозванию Георгий Марков, его последователи растранжирили, может, и разворовали, эти художники своего времени на всё способны.

Я тем временем работал, продолжал мозолить первую часть романа о войне, кажется, уже видно и какие-то итоги, надеюсь на исходе весны сдать рукопись в «Новый мир», если он к той поре ещё будет выходить.

В этот раз продолжить работу мне было весьма и весьма трудно. В конце лета и осенью, я, как обычно, поехал на Енисей, в тайгу, где всегда набирался бодрости и сил для работы. Прошлой же осенью я вернулся с Севера совершенно разбитый — наши все смуты и особенно отсутствие еды такой бедой, таким монгольским нашествием обрушились на природу, что и вообразить-то невозможно это, не увидев. Всё спиливается, рубится, бьётся, вырывается с корнем, вылавливается из воды всё, что смеет жить и шевелиться.

Боже, какое всё-таки чудище человек-то! И не зря, не напрасно Господь приговорил его к гибели, и ныне это стадо само бежит-торопится к пропасти. И невольно вспоминается сердитый и справедливый Лев Толстой: «Пусть вся эта цивилизация погибнет к чёртовой матери, вот только музыку жалко». Да, жалко и Пушкина, и Сервантеса, и Рафаэля, и Лермонтова, и Прадо, и Третьяковку, и Шуберта, и Рахманинова, многое другое, что в муках накопило человечество, причём всё время продираясь сквозь непонимание, неприятие, злое отчуждение при жизни и убийственную зависть, высокомерие, а то и проклятия.

Люди, толпа на земле всегда были недостойны своих гениев, а тем, бедолагам, только и удавалось, чтобы собратья по роду и по земле не вдруг, не сразу опустились обратно на четвереньки. Но, кажется, большевикам и это удалось — поставили русский народ на колени, а отсюда до четверенек уж совсем близко.

Вот читаю я в «Звезде» Юза Алешковского прозу и Иосифа Бродского так называемую поэзию и вижу, что гениям среди нас уже делать нечего, мы у края жизни, морали, и вот пришли певцы и проповедники этого края, осквернители слова, надругатели добра, люди вялой, барахольной мысли и злобного пера.

Ещё никогда так открыто не проповедовалось зло в его омерзительном облике, и только так возможно восприятие этих, к сожалению, передовых художников, совершенно точно выражающих распад времени и морали совершенно разнузданными средствами. Будто никогда и не существовало такое понятие, как изящная словесность, благородство в обращении со словом и в отношениях с читателем. Правда, передовые наши мыслители уже и не говорят «читатель мой», а льют помои, сыплют вшами и червями на черно текущую толпу и хихикают от наслаждения.

Может, я отстал, закаменел, засох во мне слух, нюх, отупился и умолк дух. Ну, загляните в № 9 «Звезды», там ещё плюс к Алешковскому и Бродскому есть Олеся Николаева, что из кожи лезет, чтобы не отстать от передовых художников, посмотрите, прочтите и скажите мне: «Вы ничего не поняли, всё зто прекрасно, всё это нужно», и я поклонюсь Вам и мне легче станет жить.

Извините, Валентин Семёнович, за этакое письмо, но ведь дожили до того, что и поговорить-то не с кем. Ведь вон умный мужик Андрюша Битов пишет на полном серьёзе, что сейчас единственно кого можно читать, так Юза Алешковского. Конечно, меня потянуло умыться холодной водой и почитать Тургенева, Диккенса, Бунина, да и перечесть Пушкина, почему-то в последнее время тянет к его переписке, да и не только его, хотя я всегда испытываю чувство неловкости, перечитывая переписку классиков, будто в дверную проушину заглядываю, а когда и под юбку иль во штаны.

Будьте здоровы! И храни Вас Бог! Извините за каракули. Накатило! Кланяюсь. Виктор Петрович

3 апреля 1992 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Вот посылаю последние главы «Поклона», немножко поправленные. Не знаю, надо ли их комментировать? Ведь «Поклон»-то откомментирован. Ну, если надо, то маленько допиши — «Новый мир» второй-третий номера за 1992 год. Окончен сорокалетний труд, завещанный судьбой и Богом.

Телефон у нас снова не работает, и я не знаю, был ли у тебя Евгений Абрамович [Гендельман, предприниматель из Новосибирска, тогдашний директор издательства «Сибирская газета», организатор так и не состоявшегося в те годы издания собрания сочинений В. П. Астафьева. — Сост.] и как вы дела порешили. Надеюсь, всё в порядке, работа не очень обременительная и ты будешь при деле, и Бог с ними, с твоими родными молодогвардейцами, так обидевшими тебя.

У меня вон у сестры Галины весь отдел ликвидировали, всех 24 баб, а половина тех баб матери-одиночки и что им теперь делать? На одно место коридорной в новой гостинице, ещё не сданной в эксплуатацию. 120 человек претенденток. А гостиницу-то достраивают китайцы, так, глядишь, китаянок и привезут. О Господи!

Вычитываю рукопись с машинки. Опять правка! Опять сомнения! Надоела она, рукопись, мне, скорей бы отправить её в журнал, да на Урал смыться, дух перевести, если Марья Семёновна совсем не сляжет. Ходит в больницу на капельницы, уколы, Бог даст, поможет.

Ну пока, обнимаю, целую, поклон всем вашим и нашим.

Виктор Петрович

Мая 1992 г.

Красноярск

(семье И.Н.Гергеля)

Дорогой Ваня! Дорогая Тоня!

Жизнь идёт. Зимой работал, болел, заседал, болел, работал. Делал книгу о запасном полку военных времён и рассказы о варварских топких лагерях, а они почти везде были такими. Что мы пережили! Как терпели? Зачем терпели? Почему мы все эти издевательства и унижения терпели? Ни один народ не терпел бы, не вытерпел этой погубительной власти, а мы всё ещё живы, дышим, хоть и хрипло уже, предсмертно.

Всего в романе должно быть три книги. Хватит ли моих земных сроков, моего сердца? Не знаю. Работа невероятная, всё вновь нужно пережить, а ведь не мальчишка, старик уже, много перевидел, передумал, перечувствовал. Ну, даст Бог. Не знаю, как ты, Ваня, а я из этой действительности, из этих крикливых и кичливых банд, называемых партиями, всё более тянусь к Богу. У него хоть тихо, благостно, никто никого не душит и не уничтожает ради передовых идей, как это делали и делают коммунисты, ничему более не наученные. Хвалю себя за то, что не вступил в эту лживую и кровавую партию. Впрочем, если б по дури и вступил на фронте, то давно бы вышел. Хоть этот грех меня минул. Хватит и других. Зла много. И породили его коммунисты — отродье человеческое. Конец ему, слава Богу, приходит. Во всём мире, как к прокажённым отношение, как к проклятью какому-то, презрение, ненависть, проклятьем этим и должно было кончиться самое страшное зло двадцатого века — фашизм и коммунизм.