Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Книга в Красноярске издавалась сложно. Я живу от Красноярска далеко. Добрые люди на родине спешили выпустить книгу к моему полувековому юбилею, и мне не довелось вычитывать гранки и вёрстку, ведь есть такие вещи, которые выправлять должен только автор, редактор не может трогать текст автора, тем более издававшийся, ибо не знает — сознательно автор допускает то или иное языковое отступление, употребляет тот или иной образ или оборот (тем более что все редакторы, работавшие со мной, знают, как я порой свирепо отношусь к любого рода вмешательствам в мой текст и обычно сам всё редактирую, не полагаясь в этом сугубо индивидуальном деле ни на кого) — вот по этой причине в красноярское издание вкралось немало ошибок, которые идут ещё с моей машинки, например: вместо «станок Карасино» получилась «станция Карасино». Досадно!

Сейчас я заканчиваю работу над «Последним поклоном», дорабатываю старые главы и соединяю их с новыми. Вижу, как ещё несовершенен местами текст, как много надо доделывать, дописывать, сокращать повторы — этим и занимаюсь, вижу также, как много скопилось всякого рода ошибок при многих изданиях глав отдельно и книгой.

Творческий процесс — живой процесс. В нём, как и во всякой работе, ошибки неизбежны. Письма читателей часто помогают их заметить, исправить, но только не такие письма, как Ваше. Повластвовали Вы, видать, Цепенко, на своём веку, пусть где-нибудь и в маленькой конторе иль в школе, однако помордовали людей всяких, ведаю, и язык Ваш находится в вечном движении. а жизнь весьма многообразна.

Даже Сибирь неодинакова и неоднородна. Не знаю, как у Вас в Ирбее, но в нашем селе не было ни одного дома одинакового, ни одного хозяина или хозяйки, похожих друг на дружку. Двор моего дедушки был так небогато построен, что к сеновалу на санях не подъехать, потому сваливали сено во дворе. А Вы уж сразу — «поклёп»! Я пишу Вам это письмо из деревни, где сижу и работаю. У меня тут дом куплен крестьянский, у него крытый двор, так в этом дворе есть взъезд прямо на поветь, и, стало быть, прямо с возом заезжали наверх и сваливали сено под крышей. В этом же селе ещё до сих пор многие моются в русских печах, чего в Сибири давно не наблюдается, зато здесь отделывают дома, как терема (отделывали), а у нас больше о крепости дома и заплота заботились.

Есть такая поговорка: «На свой аршин не меряй». Работу же писателя и вовсе ни на какой аршин мерить нельзя. Каждому писателю «аршин» этот дан природой или Богом, а не выдан в конторе, как диплом или ордер на квартиру.

Родился я в Сибири, жил и живу почти всё время в деревне. Что дала и чего отняла у русских мужиков советская власть, знаю не хуже Вас. Преступлений не совершал. К суду не привлекался. За участие в боях за родину солдатом награждён орденом и медалями. За работу в литературе награждён двумя орденами Трудового Красного Знамени и потому считаю тон Вашего обвинительного акта (письма так не пишут) недопустимым.

В. Астафьев

1976 год

3 января 1976 г.

Вологда

(В.Г.Летову)

Дорогой Вадим!

Едва жив возвратился из столицы суета, люди, пьянка, да ещё на ходу подцепленный грипп совсем меня было повалили, но старого солдата, как известно, мало повалить!.. Я ещё дома допил остатки и вот 3 января включаюсь в текучку, ибо моя Мари, как зовёт её одна знакомая латышка, собирается в Индию туристкой. Не знаю, доберётся ли она до Индии, но нервы дотрепала вконец, не спит, от прививок вспухала и хворала, особенно от оспы. А батюшки мои! Русская баба в Индии! Куда идём?! И чё будет-то?.. Надеюсь, в Ашхабад пущают ещё без прививок? Я боюсь их!

Я б и нынче уж куда-нибудь уехал, так устал, как никогда ещё не уставал. Но вот отправлю Мари в Индию и уеду в деревню хоть на неделю и буду ловить налимов и ни хрена не делать, а то помру.

К тебе собираемся твёрдо. Мари тут может задержаться (Ринка в феврале иль марте рожать должна), а я приеду. Не могу больше, от звонков, суеты и сырости устал. На месте ты и отберёшь кусок для «Известий». Я привезу рукопись целиком, чтоб ты её увидел в первозданном виде. Но если тебе путь (а не околица) к нам и к тому же охота, то чего лучше — заезжай и поехали вместе. Эдак я даже люблю, кто-то хотя бы бегает по кассам, а ты у чемодана сидишь! Благость, которую лишь с годами начинаешь ценить. А вот командировки мне никакой не надо, я их никогда не беру, опять же боюся. Взял однажды в «Огоньке», дак чуть в суд не угодил...

Ну, словом, ты мне позвони в феврале-то, ладно? Мы и порешим всё. В феврале у меня премьера в Москве. Ермоловцы пьесу мою поставили. Обнимаю. Виктор Петрович

2 марта 1976

Вологда

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

На письма твои не отвечал оттого, что и писать-то уже не могу. Дела меня доконали. Особенно «Царь-рыба». Одновременная сдача её в журнал и книгой в «Молодую гвардию» взяла остаток сил. Жил больше полмесяца в Москве и в Переделкино, ибо дома под окном долбили полтора месяца грунт и додолбили мою контуженную голову. В Москве тоже было мне плохо, всё люди, люди, все с делами и просьбами сделать то, помочь тому-то, выступить там-то, прочесть это и всё с этакой благодушной улыбкой: «Ну что Вам стоит?»

В Переделкино для начала меня поселили над кочегаркой, и здесь продолжался долбёж головы, только уже ломом и лопатой, угорал я в той комнате смертельно, стал проситься в другую. Пока переводили, народ нащупал меня уже и тама. К концу пребывания ремонт начался в корпусе, застучали молотки, бодрые совтрудящиеся запели бодрые трудовые песни, и я даже продление своё там отменил и не стал дожидаться премьеры по моей пьесе «Черёмуха» в театре им. Ермоловой, которая состоится 12 марта, но, может, к той поре я оклемаюсь.

Пока что под окнами не долбят, и я начал спать, а раз сплю, значит, упадёт давление и перестанет всё дрожать во мне и на мне, особенно руки, а то ведь хуже, чем у алкаша.

Так вот даётся мне литература! А впереди ещё редактура в «Молодой гвардии» и цензура в «Нашем современнике», которая стоит уже за углом, занеся дубину над моею буйной головой.

«Царь-рыба» начинается с четвёртого номера и должна идти в трёх номерах.

В Москве слышал, что Юра Куранов думает о переезде в Москву. Считаю, что это для него целесообразно более чем для кого-либо, с условием, что он сохранит избу в Глубоком.

Марья моя Семёновна ездила на 12 дней в Индию туристом, но я так отупел, что и не послушал её многообильных впечатлений. Вот всё, что пока я в состоянии написать. Кланяюсь жене твоей, дитю. Желаю всего наилучшего.

Виктор Петрович

5 марта 1976

(Е.И.Носову)

Дорогой Женя

Как мы расстались под звон медалей, так с тех пор ни слуху, ни духу.

Я почти месяц был в Москве, сдавал в «Наш современник» повесть и в «Молодую гвардию» книгу. Очень устал и подпростудил лёгкие. Наш хитромудрый Серёга [С. В. Викулов, редактор журнала «Наш современник». — Сост.] добавил мне головной боли. В письме не хочу писать, но если он выкинет ещё такой же пируэт по отношению ко мне, я и его, и журнал этот выкину куда подальше. Из «Молодой гвардии» мне сообщили, что ты до се не прислал книжки на расклейку. Ты что, хвораешь или забыл, но ведь книжка-то должна выйти уже в нынешнем году. Тебе боятся лишний раз напоминать и надоедать, а сроки поджимают. Расклейку сделают в издательстве, и стоить это тебе будет рублей 18-20, так что сам себя и семейство своё клеем намажь.