Дмитрий Лоза - Танкисты Великой Отечественной (сборник)

31 декабря, перед самым Новым, 1944 годом, в мой день рождения, в ожесточенном встречном ночном бою под Коростышевом на Житомирщине моя самоходка сгорела, и я был ранен. Очнулся я только в госпитале…

После ранения вернуться в свой 1454-й полк мне уже не пришлось, расскажу вкратце о его дальнейшем боевом пути. В боях на Житомирщине полк понес большие потери и в конце февраля 1944 года был направлен в Бердичев на пополнение, после чего переведен в резерв командования 1-го Украинского фронта. Приведу боевую характеристику полка, данную командиром 9-го мехкорпуса и тогда же зачитанную перед строем:

«1454-й самоходный артиллерийский полк резерва Главного командования за время действия в 9-м механизированном корпусе 3-й гвардейской танковой армии с 4 ноября 1943 по 21 февраля 1944 года проявил себя на поле боя как в высшей степени сколоченная часть, личный состав которой храбро и мужественно дрался с врагом, нанося последнему тяжелые потери, содействуя корпусу в успешном завершении всех наступательных и оборонительных операций.

Участник прорыва обороны противника, форсирования Днепра, освобождения Киева, полк в жестоких оборонительных боях самостоятельно удерживал важные участки, стойко отражал все атаки превосходящих сил противника. Прекрасное знание личным составом боевой техники, дисциплинированность, стремительность атак — отличительные черты полка.

За мужество и отвагу, проявленные в боях с врагом Родины, и нанесенные ему большие потери полк представлен к званию „Гвардейский“ и награжден орденом Красное Знамя.

Объявляю благодарность всему личному составу полка за мужество и храбрость, проявленные в боях с врагом Родины в войсках корпуса.

Командир 9-го механизированного Житомирского корпуса

гвардии генерал-майор Герой Советского Союза Малыгин.

Командующий артиллерией 9-го механизированного корпуса

полковник Стояков.

21 февраля 1944 года».

Документы 1454-го полка оказались уничтожены, и автору стоило больших трудов разыскать своих однополчан по скудным данным, сохранившимся в памяти с фронтовых лет. На передовой, в череде событий у меня не раз возникало желание вести записи, но я знал, чем это пахнет: если найдут дневник, где все по правде написано, штрафбат точнехонько меня ожидает. Сколько же раз за послевоенные годы, разыскивая эту правду, я сожалел об ушедших из памяти именах, названиях сел, рек и речушек, забытых датах!

Встречаться с однополчанами, сопоставлять события, их участников мы стали только в начале семидесятых. Встречи эти чаще проходили в Москве. На них приезжали Николай Поливода из Харькова, Василий Васильевич Ишкин из Днепропетровска, Вася Поршнев из Ногинска Московской области, наш бывший ремонтник Коля Дронов из Тамбовской области и многие другие.

Однажды по окончании встречи Петр Андреевич Глуховцев, бывший помначштаба полка по кадрам и строевой, пригласил нас в гости. Поехали мы, такси взяли «волгу-пикап», набились нас человек восемь, наверное, в том числе Ишкин и Вася Поршнев, бывший комбат 4-й батареи. Жил Петр Андреевич в Ивантеевке, недалеко от Москвы. Его милая супруга Софья Николаевна накрыла стол. Выпили по чарке, другой коньяку. Пели. А потом Поршнев и говорит:

— Ребята, держитесь, чтоб не упасть! Что я вам сейчас расскажу! Это я поджег «татру» с ценными трофеями Мельникова и Рудовского!

Долго мы смеялись, хватаясь за животы. Вот, выплывали и такие подробности.

А история была такая. Происходило дело в Германии, меня тогда в полку уже не было, и рассказал мне эту историю сам Вася Поршнев, но не назвал тогда имени «мстителя».

Не любили и не уважали в полку ни Мельникова, особенно после истории с Порфирием Горшковым, ни его замполита Рудовского. Хапали оба трофеи — ковры, сервизы, картины, аккордеоны, коллекционное оружие и прятали «конфискованное» в «татру», она ведь огромная, как вагон. Люди воюют, бьются в пекле боя, а они в это самое время пьянками, бабами, грабежом развлекаются. Короче, не делом занимаются. Обидно, оскорбительно было такое видеть, вот и совершил кто-то поджог — так сказать, выразил общее мнение по поводу их «деятельности». Да так тонко все проделал, что даже контрразведчика подключали, но отыскать поджигателя так и не смогли. И вот, оказывается, это был Вася Поршнев! Тут он нам откровенно все рассказал, а что, времени много прошло, чего бояться-то. Отчаянный — не зря первым в полку совершил таран танка!

Похохотали мы по поводу сожженного добра Мельникова, тут кто-то из ребят и говорит:

— Ты, Вася, не думай, Мельников-то догадывался, кто это сделал, так он тебе и мстил все время. Вот ты как два ордена имел, он больше ничего тебе и не дал — ни медали, ни ордена. Помнишь, форсировали Пилицу в Польше? Речушка-то вроде маленькая, но ледоход — льдины там шли. Твоя-то машина первая ее форсировала. А Героя, вместо тебя, дали механику-водителю. Мельников ведь на тебя давно зуб держал, с той поры, как ты остановить их пытался, когда они с Самыко над Порфирием Горшковым расправу учинили.

— Ну, Самыко-то бог наказал, — отозвался кто-то из однополчан, — недолго он после того живым оставался. И замполит Гриценко, который на станции Льгов санитарку соблазнил, тоже от кары не ушел, ему под Попельней руку оторвало. Так больше в полк и не вернулся. И Рудовский, не к ночи будет помянут, который над девочками нашими издевался, тоже свое получил. Все знали: вызывает к себе и принуждает к сожительству. А они-то — секретарши, телефонистки — все девочки совсем! Он ведь замполитом в полк где-то с середины Польши прибыл, но до конца войны не дотянул. У этого ногу оторвало, может, хоть тогда что-то понял.

И тут Василий Васильевич вдруг говорит:

— А знаете вы что-нибудь о Викторе Олейнике, с которым воевали мы на Курской дуге? Я-то Виктора считаю лучшим в полку механиком-водителем. Долго я его разыскивал, но удалось мне найти только его племянника Владимира Федоровича Олейника, живет он в Павлодаре. И вот что я узнал. Родные последнее письмо от Виктора получили осенью сорок третьего. А в марте сорок четвертого через Павлодар проходил санитарный поезд, из него попросили передать письмо семье Олейников. В этом письме было написано: «Если вы хотите видеть Виктора, то приезжайте на станцию Чистоозерное». Поехал туда его брат Семен, инвалид войны. Когда он вернулся, все спрашивали: «Что с Виктором?». «Об этом знаем Виктор и я», — ответил Семен. Вскоре Семен умер от тифа. Дальнейшие мои поиски Виктора через военкоматы, собесы, другие организации результатов не дали. Жена и родные считали, что его, наверное, сильно искалечило. Вот Семен, сам инвалид, и сохранил тайну брата, унес с собой в могилу, видно, боялся близким удар нанести. Супруга Виктора, Марина Терентьева, несколько лет ждала его, а потом вышла замуж. Теперь у нее четверо детей, двое от Виктора и двое от второго мужа.